Свадьбы

- Хан, каких оправданий ты ждешь от нас? Ты судишь нас по варварскому закону Чингисхана, забывая, что для каждого правоверпого мусульманина есть один закон, закон шариата71. Коли ты забылся, хан, вспомни: по шариату, за отступление от веры виновный подвергается смерти без всякого сожаления, без всякого суда и расследования, если он тотчас не обратится на путь истинный. И дозволь спросить тебя, о каких это своих землях ты ведешь разговоры здесь, под турецким городом Кафой? Да, не лишним, хан, будет напоминание тебе: Кафа был городом генуэзцев до тех пор, пока султан Магомет II вместе со вторым ханом из дома Гиреев Менгли Гиреем не захватили его. С той поры южный берег Крыма принадлежит Турции. Когда же я думаю о твоем отказе идти войной на персов под Ереван, кровь закипает в моих жилах, ибо это не что иное, как предательство. В вечном договоре между Турцией и Крымом сказано: “Как верховный государь Крымского Юрта, султан может вести хана с его народом на войну. Сам же хан не имеет права начинать войны и заключать мира”.

Инайет Гирей встал.

- Я очень скоро предоставлю вам возможность познать мои права и мою власть. Но прежде чем вас удушат, я напомню вам: Крым и Кафу мы, потомки Чингисхана, получили в удел не из ваших рук.

Бейлербей Кафы плюнул хану под ноги.

- Родосский шакал! Тебя выпустили из клетки только на единый час, и ты, вместо того чтобы насладиться покоем, властью, царским величием, бросился на стадо и стараешься перекусать как можно больше. Ты забыл: у стада есть пастух и кнут.

- Задавите их за пологом моего шатра! - крикнул Инайет Гирей.

Слуги подхватили бейлербея и кади под руки, потащили.

Но слуг отстранил брат хана, калга Хусам Гирей.

- Слишком честь велика турецким псам, чтоб душить их!

Хусам огромный, выше всех в шатре. Голова круглая, со спины даже ушей не видать. Тело будто широкая доска.

Плечи остры, приподняты - топоры топорами. Руки расставлены. От плеч до локтей железные, негнущиеся, а от локтей как плети. На плетях этих, опять же неподвижные, тяжелые, будто ядра, кулаки.

Едва полог захлопнулся за бейлербеем и кади, два раза вжикнуло да хрястнуло - и тишина: ни крика, ни храпа.

Инайет Гирей покосился на молчаливых вельмож своих:

- Дело сделано: мы побили турок.

Молчит Култуш, ширинский бей. Не смотрит на хана. Глаза веками прикрыты. Заглянуть бы в эти глаза! Как они нужны Инайет Гирею! Ширин-бей сидит в Эски-Крыме, в старой столице Крыма. У Ширин-бея тот же двор, что и у Гиреев, свой калга и свой нуреддин72.

Сыну ханского калги русские из ежегодных поминок дают по 25 рублей, а сыну ширинского бея по 150. Сыновьям хана положено из поминок по 245 рублей, ширинскому бею все 300. В деньгах бы дело - голова не болела. Что Ширин-бей скажет, то в Крыму и будет. У Гиреев ханская сласть, а у Ширин-бея - власть. Гиреев на трон из Турции возят, Ширин-бей не только по крови, но и духом - татарин. Ему - татарская вера. Иной хан и года не сидит на троне, а Ширин-бей - вечен.

Коли он молчит, молчат и другие: и Барын-бей, и Кулук-бей, и Сулеш-бей, молчат и мансуровские мурзы.

- Ну, коли вы молчите, тогда я скажу, - в голосе Инайет Гирея вера и власть. - Татары! Мы побили турок, пора прищемить хвост и турецкой цепной собаке. Я говорю о Кан-Темире. А покуда передайте моему войску: я дарую аскерам Кафу на полный их произвол до вечерней молитвы.

- Государь, где твое слово? - В ноги к хану бросились отцы города. Они выдали бейлербея и судью, спасая Кафу от разорения. И вот хан нарушил слово.

- - Опомнись, государь! Над тобою аллах!

- Я знаю, что отвечу всевышнему! - Хан дал знак слугам. - Этих - тоже.

В шатер вошел калга Хусам Гирей. На его сабле было насажено два сердца.

- Маметша-ага, - хан сдвинул брови, - почему ты медлишь передать мой приказ войскам? Пусть татары грабят и жгут! Пусть огонь будет очистительным!

- Государь, нам нужно многое обговорить, но я хочу быть среди тех, кто запустит сегодня свои руки в купеческие сундуки!

“Ба! Заговорил ширинский бей. И глаза открыл!”

- Ах-ха-ха-ха! - захохотал Инайет Гирей, спала тяжесть с плеч. Калга Хусам схватился за бока. Засмеялся Ширин-бей, засмеялись Барын-бей, и Сулеш, и Кулук, и мансуровские мурзы.

Инайет Гирей размахнул руки, и, словно подгребая ими, позвал к себе людей, и обнялся с теми, кто был ближе.

- Татары! Сегодня великий день! Мы едины. А коли мы едины - значит, мы свободны. А коли мы свободны - значит, думать нам не о том, как угодить турецкому султану, а о том, как собрать растерзанную на куски нашу праматерь, великую и ослепительную Золотую Орду!

- Вот поэтому-то, мой повелитель, - сказал хану Ширин-бей, - нужно забыть все прежние ссоры. Я думаю о Кан-Темире. Если он будет с нами заодно - мы непобедимы. Если же мы оттолкнем его от себя, наше дело погибло. Его стрела метит нам в спину.

- Ширин-бей, мы теперь же пошлем к мурзе Кан-Те- миру гонца. Мы пошлем не кого-нибудь, а нашего начальника сейменов Маметшу-ага. Пусть он расскажет Кан-Темиру о нашей дружбе к нему и о нашем единстве… А теперь - спешите! Сундуки Кафы ждут вас!