Свадьбы

- Я приветствую решение идти приступом на город, - высказался евнух Ибрагим. - Мне доносят, что каждый день в Азов пробирается не меньше десяти-пятнадцати пловцов. Казаки прячут одежду и оружие в кожаный мешок и с тростинкой плывут вниз по течению до Водяной башни, где выскакивают на берег и беспрепятственно уходят в город.

- Что ж, эти две-три сотни безумцев погибнут завтра со всем великим Войском Донским.

- Великим? - засмеялся Василий Лупу.

- Великим! - захохотали анатолийские командующие, не бывшие в первом бою.

Атаман великого Войска Донского Осип Петров стоял в одном из подвалов цитадели, и перед ним стояли куренные атаманы и есаулы.

- Слово мое такое, - разжал свои железные челюсти Осип Петров. - Против цитадели у них самая большая гора. На горе этой самые сокрушающие пушки. Подкоп под эту гору сделан. В третьем часу мы гору ту взорвем - это знак. Всем войском идти на вылазку. Бить турок беспощадно. Коли захватим порох - порохом тем развеем насыпи. В два часа ночи собираемся у Иоанна Предтечи на молитву. Ступайте, атаманы, готовьте соколов своих к смертному вылету.

Вперед выступил Худоложка.

- Турки под шумок ведут к стенам семнадцать подкопов. Полдюжины подкопов утром под стенами будут.

- За подкопами в оба уха. Взорвете в три часа вместе с горою.

- Коли раньше они поспеют?

- Сам знаешь, Худоложка, что делать.

- А что делать? Подкоп на подкоп и - врукопашную.

- Войско Донское великое за вас молится.

- Новолуние! Как много надежд. Но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, осьмушку последнюю еще одной луны?

Хан Бегадыр произнес это, выйдя из шатра. У входа в шатер на страже стоял сеймен.

- О! - удивился Бегадыр. - Сегодня мой покой оберегает славный Амет Эрен.

Амет Эрен стоял не шелохнувшись.

- Поговори со мной, воин, я разрешаю! - сказал часовому хан. - Не правда ли, поэзия и война имеют сходство. Без вдохновения не победишь. Правда, в одном случае смертного врага, а в другом - бессмертное время.

- Великий хан, я только воин. Мудрость мне недоступна, - ответил Амет Эрен.

- Новолуние! Как много надежд… - повторил хан. - О аллах! Я позабыл, как дальше. Сочинить столь прекрасные стихи и забыть.

- Великий хан, я помню. Новолуние! Как много надежд, но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, последнюю осьмушку еще одной луны?

- О! - воскликнул Бегадыр. - Идем в шатер, я запишу.

- Великий хан, я не могу оставить поста. Мы на войне.

- Ты прав, воин. Тысячу раз прав! - Хан убежал в шатер, вернулся с писчими принадлежностями и, сидя на пороге шатра, записал стихи.

- Я награжу тебя, - сказал хан Амет Эрену. - Тебя скоро сменят?

- Через полчаса.

- Хорошенько отдохни. Завтра войска пойдут на приступ. Ты, Амет Эрен, поведешь в бой моих сейменов. Ты раньше турок должен будешь подняться на стену и водрузить мое знамя. Имя твое, имя великого воителя, останется в веках так же, как и мое имя. Но я славе воина предпочитаю славу поэта. Я сам воспою твой подвиг, Амет Эрен!

Заснуть Амет Эрену в ту ночь перед большой битвой удалось не сразу. Когда он сменился с караула и шел спать, со стороны Дона шум, вопли, стрельба. В палатку братья притащили разрубленного почти надвое брата.

- Их выплыло трое, - рассказали братья. - Двоих мы убили. Третий убил нашего Аскера и убежал в Азов.

Амет Эрен посидел возле умиравшего брата, дождался смерти.

- А теперь спать, - сказал он. - Всем. Завтра идем па приступ. Великий хан приказал вести сейменов мне.

Он лег в углу палатки и заснул.

А казаки в Азове уже проснулись. В ушах звенело от позабытой тишины. Турки прекратили стрельбу.

На стены поднялись женщины. С ними оставили Наума Васильева. Еще оставались в городе люди Худоложки, хозяева подземелий.

Казаки собрались у развалин Иоанна Предтечи. Часть кровли и купола рухнули, и Саваоф - неистовый старец, занесший руки над миром, благословляя мир, глядел с треснувших небес с укором.

Глаза бога устремлены были на стан врага. И казаки увидали это.

- О господи! - взмолился отец Варлаам, простирая руки к Саваофу. - Остави, ослаби, прости, боже, прегрешения наша, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и в неведении, яже во дни и нощи, яже в уме и в помутнении: вся нам прости, яко благ и человеколюбец.

Здесь поп оборвал молитву, которая должна быть глаголема наедине, ныне пе стало тайн у казаков друг от друга.

Бросились они друг к другу, обнимались и просили прощения, потому что на смерть шли, тремя тысячами па триста тысяч. Простившись, стали казаки в полки, без команд и без всякого слова вышли через подкоп в ров и поползли к земляной горе.

И когда дрогнула земля, качнулось небо и поднялся прах, закрывая зарю, устремились казаки на неисчислимую турецкую силу.

Глава шестая

Иван со Смиркой сидели в подкопе и ждали турок. Смирка был слухач. Он навел свой подкоп на турецкий, и теперь оставалось ждать. У казаков с собой были длинные прямые кинжалы. Стрелять нельзя, не дай бог в пороховую бочку угодишь. Турки небось спешат, порох за собой в подкоп тянут.