Свадебные колокола

Мне не хочется раскрывать его — обидится ещё Веня. Да и нужно беречь доверенные тайны, даже совсем меленькие и простые. И, кроме того, все чужие тайны — как буквы в книге, сами по себе они ничего не значат.

Боря Зарян, шелестя блестящим итальянским плащом, подошёл к Вене и сказал:

— Ты сигарет прихвати обязательно. Этих, с розовым фильтром. Столичных. Ящика два бери смело. Потом рассчитаемся.

Папа Чингис забросил в кузов машины помятую бочку с бензином и протянул Вене широкую тяжёлую ладонь, в которой можно было спрятать арбуз.

— Бывай, жеребёнок, — сказал он, доставая из-за пазухи внушительную пачку писем. — Все авиа отправь. И по каждому адресу ударь по телеграмме, мол, кончаем трассу, перебираемся на Саяны, шлём ноябрьские поздравления. И переводы заодно, — и папа Чингис протянул солидную пачку денег.

Подошёл и Гуревич в накинутом на плечи полушубке, из-под которого выглядывала свежая белая сорочка.

Успел уже погладить, подумал Веня. Ну и хитрая же морда этот Гуревич. Какие могут быть танцы? Его теперь до ночи за уши не вытащишь из клуба.

Начальник колонны бросил в кабину бумажный пакет и на молчаливый вопрос Вени ответил:

— Пригодится. Всё вас учить надо.

Калашников захлопнул дверь «ЗИЛа», и машина взяла разгон.

Проезжая мимо последних вагончиков, Веня увидел сквозь боковое стекло рыжего Костю с трубой на плече.

Костя Луньков, тоненький, с покатыми, как у бутылки, плечами, был в колонне комсомольским боссом, бессменным секретарём и лихим заводилой. Но если кто даст маху, тогда держись, брат! Костя беспощадно разорвёт твою душу на мелкие кусочки и развеет эти кусочки по ветру. Все очень любили Костю, хотя откровенного разговора об этом никогда не было. Это было ясно и без разговоров. Его два раза приглашали работать в обком комсомола, и каждый раз Гуревич уезжал скандалить на неделю в область. Ну и доскандалился до выговора. А как тут не скандалить? Их ЛЭП-500 — ударная стройка. В колонне шестьдесят четыре человека и пятьдесят из них — комсомольцы. Нынче уж такое время — предъявите талант и комсомольский билет.

Костя был маленький, юркий, его, как пчелу, можно было уложить одним ударом. Но ни разу на Лунькова никто не поднял руку, хотя не было в колонне ни одного человека, которому бы от него не доставалось на орехи. Костя никогда не бегал за каждым с просьбой уплатить ему взносы. В день получки все пятьдесят молодцов аккуратно рассчитывались с ним, расписываясь в ведомостях.

И никто не удивился, когда Луньков в тайге нос к носу встретил медведя, имея в руках один топор. Медведя он на санях привёз в колонну, а шапку, на которой была медвежья кровь, выбросил, не смог больше носить.

Рыжий Костя стоял у вагончика и орал во всю глотку:

— Эй! Венька! Обожди!

Он подбежал к остановившейся машине, придерживая на плече трубу, и открыл дверцу кабины. Потом он снял с плеч трубу и попросил:

— Прихвати с собой инструмент. Подлатать надо.

— Ну куда я с ней? — горько и виновато сказал Веня. — Буду я с этой дурой таскаться! — Ему так не хотелось брать эту проклятую трубу.

— Будет болтать.

— Не возьму.

Костя надел трубу обратно на плечо и обиженно сказал:

— Пищишь вечно — эстрадный джаз, культурный отдых, музыкальное кафе, а как дело… Да трубу при тебе за пять минут сделают.

Костя был в майке. Он, верно, сейчас гладился, чистился, готовился к танцам. У него всегда каждая минута была на учёте и расписана, как у министра финансов.

Веня вздохнул и ответил:

— Давай.

Машина отъезжала от посёлка, и, провожая его, в кабину к Вене донеслась издалека песня:

До свиданья, белый город,
С огоньками на весу.
Через реки, через горы
Мне на речку Бирюсу…

Они хорошо умели петь. Были бы песни, а исполнить их они смогут лучшим образом. Когда поднимешься на высоту и у твоей головы синее пушистое небо, как мягкая подушка, так и хочется положить на неё голову, а под тобой тайга, дороги, люди, разве не запоёшь?

Вене стало немного грустно. Он развернул одной рукой пакет Гуревича и увидел зелёную флягу со спиртом, буханку серого хлеба и большой кусок варёной колбасы.

Милый парень этот Гуревич, подумал Веня, он никогда не будет дерьмом. Приятно работать у такого. Вот только хитёр он, сатана. Ведь мог послать за этими уголками кого-нибудь из отдела снабжения. Сатана Гуревич. Добрый, хороший сатана. А если бы не был он сатаной, ничего хорошего у них в колонне не было. И Кости не было. А Костя — парень гвоздь. Разве мне трудно эту трубу починить? Чёрт с ней, с этой трубой. А ребята у нас все — гвозди. Это истина.

СЫН ВЫБИРАЕТ ОТЦА

Пронеслись за окном тихие безмятежные сумерки, и мягко пришла ночь.

Веня включил освещение.

Машина, подпрыгивая на колдобинах и щедро разбрызгивая лужи, шла через тайгу. Веня крутил руль.

Дорога была отвратительной. Она шла вдоль глухой трассы высоковольтной линии. Свет от ярких фар врезался в молчаливые столетние кедры. Иногда фары машины выхватывали из темноты глаза ночных птиц, которые в страхе бесшумно взлетали вверх.