Свадебные ночи

Такую же фразу, сказанную тем же тоном и в то же самое время, Дениза впервые услышала полгода назад. После этого целые полгода они были осторожны и уничтожали все следы. Окурок наверняка выпал из пепельницы, когда Дениза несла ее вытряхивать. Пока мать бегала по квартире и кричала, Дениза пришла к заключению, что окурок — единственное, что осталось в квартире после Лешека, и успокоилась. Решила молчать и не возражать матери.

Мать ходила взад-вперед, нервно, мелкими шагами, а в ее словах слышались усталость, раздражение и беспомощность.

— Я на работе… а ты… чужого парня в дом…

Из потока материнских слов до Денизы доходили лишь некоторые.

— Товарища, — поправила она.

— Стыд-то какой! — воскликнула мать. — Стыд и позор! Что ж, продолжай! Продолжай, скоро на весь дом прославишься!

Дениза не узнавала мать.

— Товарища! — В устах матери это слово потеряло свое значение и прозвучало как что-то дурное и зловещее. — Товарищ! — Мать буквально выплюнула это слово, будто оно могло навредить ей, задержись на языке.

Все, что произошло вчера утром, было повторением такой же сцены полгода назад. Тогда Лешек забыл шапку. Он явился вечером, когда мать ушла на ночное дежурство. Дениза тут же сказала ему про шапку.

— Да что ты? — удивился он. — А я совсем забыл, что на мне была шапка. Где она?

— Мать забрала.

— Она знает мое имя?

— Нет.

Лешек обнял Денизу за плечи и повел к тахте.

— Нет-нет! — сказала она. — Пошли в кино.

— Мне не хочется.

— Как это не хочется?

— Ты сама знаешь, чего мне хочется.

Усевшись на тахту, он смотрел, как она в нерешительности стоит у стола. Так было всегда. И в тот раз тоже…

— Я же люблю тебя, — тихо сказала Дениза.

— Как мамочку и папочку.

— Да нет.

Отца-то он зачем сюда приплетает?

— Хочешь со мной встречаться или нет?

— А разве мы не встречаемся?

— Как с мамочкой и…

Он медленно поднялся с тахты, медленно обошел стол и медленно направился к двери. Ждал, что Дениза его остановит. Она не остановила. Лешек вышел в коридор. Дениза молча отперла ему дверь на лестницу.

Спускаясь, он шаркал ногами на каждой ступеньке. Звук был такой, словно кто-то пилил тупым ножом пробку.

Дениза все-таки не выдержала, догнала его внизу. С колотящимся сердцем она вела его обратно, боясь, что кто-нибудь увидит их вместе. Но они никого не встретили.

Ту ночь Лешек впервые провел у нее. Это случилось несколько месяцев назад. С тех пор у матери было много ночных дежурств, во время которых Дениза и Лешек встречались здесь. Почти полгода.

Лешек освоился в квартире, словно член семьи, а о нем никто ничего не знал. Не будь этой шапки да окурка, даже мать ничего бы не заподозрила. Дениза не рассказывала о Лешеке одноклассницам, и вообще никому. Когда ее одолевали сомнения в правильности своих поступков, она утешалась мыслью, что все это — глубокая тайна. Тайна отличала ее от других людей, она чувствовала свою исключительность. Ее это волновало. Тайна касалась мужчины.

Прежде единственным мужчиной в семье был отец. Пускай далекий, он излучал какой-то особый свет, похожий на зарево пожара, который и пугает, и возбуждает любопытство.

Отец прозябал где-то в Австралии, никто не знал о нем ничего определенного: может, умер, а может, разбогател. Только мать была твердо убеждена, что он прозябает. Когда он ушел, жена и дочь перестали существовать для него. И для них он тоже умер, но даже на могилу к нему они не могли ходить.

Он ушел, и мать сняла со стены фотографию в металлической рамке. Молодой мужчина сидел на мотоцикле и улыбался. Молодой мужчина был отец Денизы, а мотоцикл принадлежал его товарищу.

— Мотоцикл и тот чужой, — говаривала мать.

От фотографии на стене остался светлый четырехугольник. Но после стольких ремонтов теперь трудно найти место, где висела фотография. Однажды Дениза спросила про нее мать, та резко оборвала ее. Так отец и его фотография исчезли из жизни Денизы.

Было, наверное, и много другого, но Денизе в голову не приходило, что она будет так остро ощущать отсутствие этого — одним словом, многого не было в ее жизни, значит, и потерять она ничего не могла. И все же порой ее охватывало такое чувство, будто она теряет то, чего никогда не имела. Это чувство появлялось у нее, когда находило настроение поделиться с матерью, поговорить с ней о мальчиках из класса или с их улицы.

— Ты это брось! — с досадой отмахивалась мать, и в ее глазах таилось плохо скрываемое подозрение, что у дочери начинает проявляться отцовская наследственность.

Мать никогда не говорила о мужчинах. Между ней и мужчинами преградой стоял печальный опыт с одним из них, хотя другие женщины (Дениза имела возможность наблюдать это повсюду) использовали свой печальный опыт с одним мужчиной как мостик, по которому они перебегали к другим. Дениза смутно догадывалась, что в отце она нашла бы поверенного. Она уже не помнила облик отца и не имела возможности восстановить его. Но в соседней комнате висела фотография отца ее матери. С фотографии на Денизу глядел молодой человек с усиками.