Свадебные ночи

Молодой дедушка на фотографии был почти таким же нереальным, как и отец. Правда, с отцом Дениза еще могла встретиться: ведь живых никогда нельзя сбрасывать со счета. Дедушку Дениза сама втянула в игру. По мере того как в ее воспоминаниях облик отца все больше тускнел и терял очертания, его место занимал дедушка — его лицо она видела ежедневно. В конце концов умерший дедушка сделался для нее более живым, чем, наверное, еще живой, но далекий отец. Лицо незнакомого дедушки заслонило лицо отца. И когда Дениза пыталась представить, что мог бы сказать отец, он говорил ей дедушкиными губами и улыбался его глазами.

Шесть лет назад почтальон принес письмо от отца. Первое и последнее. Дениза простодушно надеялась, что мать прочтет письмо вслух.

— Кто это пишет? — спросила она.

— Он.

— Читай же!

— Нет, — сказала мать, сложила письмо и сунула в карман фартука.

Она спрятала письмо. Заперла в ящик стола. Но ведь нет на свете тайны, которую можно уберечь.

Однажды, торопясь на работу, мать впопыхах забыла запереть ящик. Так Дениза добралась до письма, которое давно мечтала прочесть. Где-то здесь был ключ к прошлому, которое мать запирала от нее. Дениза страстно желала узнать правду. Когда она вынимала письмо из конверта, обклеенного большими разноцветными марками, у нее от волнения пересохло во рту. Письмо выпало из рук. Подняв его с пола, она торопливо прочитала:

«Магда! У меня сейчас не все all right, потому и пишу тебе. Если бы все было all right, я бы не написал. Я много испытал горя и радости, но тебе, пожалуй, до этого нет дела. Потому что ты всегда стоишь на своем и никто тебя не переубедит. Просто ты всегда абсолютно права. К твоему сведению, я и ушел-то потому, что ты невыносима со своими нравоучениями и со своей правотой, все время делаешь вид, будто одна ты знаешь правду, а больше никто. А я хотел жить свободно. Только какая уж там свобода, коли тебя все время срамят. Я не сумел этого сказать, так хоть напишу. Семь лет не писал, да и сейчас это ни к чему. Но я сейчас не all right, вот и пишу. Держись своих правил, и будет порядок!

Карел».

Сначала Дениза решила, что плохо поняла письмо: прочла его слишком быстро и до нее не дошел глубокий и тайный смысл отцовских слов. Она вгляделась в почерк, обратила внимание, что эти несколько фраз написаны по-разному, почерк то и дело менялся, словно у того, кто писал, все время ускользал стол из-под руки и последние буквы неизвестно зачем самонадеянно ползли вверх, заканчиваясь кривой линией перед точкой.

Она рассмотрела конверт, австралийские марки, неразборчивый штемпель и снова принялась за письмо. Ей стало обидно, что отец даже не упомянул о ней, но он, в сущности, и о матери ничего не писал, все о себе да о себе. Мать была для него лишь предлогом поговорить о своих страданиях.

Не надо было читать письмо, укоряла себя Дениза, разумнее сдерживать некоторые свои желания, не торопиться с их исполнением. Какой смысл был в том, что она прочитала письмо? Дениза поняла это только вчера утром, когда мать устроила ей сцену по поводу окурка. Материна утренняя раздраженность, обостренная бессонной ночью во время дежурства, нарастала, становилась злобной и агрессивной. Дениза вдруг поняла, что гнев матери вызван не Лешеком, совсем ей незнакомым, а мужчиной, который ее бросил, и что нет на свете мужчины, который не был бы виновен в ее неудачной судьбе, только потому, что принадлежит к категории человечества, которая называется «мужчины». И Денизе сразу неприятна стала правда матери, о которой та кричала на всех перекрестках. Она не выдержала и, когда мать умолкла, чтобы перевести дыхание, сказала:

— Ты всегда абсолютно права! — Дениза не отдавала себе отчета в том, что произнесла фразу из отцовского письма. Но мать-то знала письмо наизусть, и ее переполняло желание ответить на него откровенно и резко, но адреса отца у нее не было, и она прямо задыхалась от этих невысказанных слов.

— Значит, ты прочла письмо?! — воскликнула она. — Мало того, что водишь в дом мужика, ты еще суешь нос в чужие дела?!