Свадебные ночи

В действительности же она боялась одного-единственного вопроса, но он его никогда не задавал. Ее удивляло, что даже свекровь не замечает разницы между Михалом и Маркеткой. Муж, разумеется, думал только о том, о чем ему хотелось думать.

Однажды, с полгода назад, когда она уже не могла этого выдержать, она сама опрометчиво начала разговор.

— Тебе не кажется, — спросила она тогда мужа, — что Михал какой-то странный?

— Думаешь, у него температура?

— Нет. Я не о том.

— Что значит «странный»?

— Ну, не такой, как Маркетка.

— Еще бы! — расхохотался муж. — Так уж повелось, один человек такой, а другой совсем иной.

Он не желал понимать ее, и был таким самоуверенным в своем благодушии.

— Он даже играет совсем иначе, чем Маркетка в его возрасте.

— На то он и мальчик! — ответил муж, и на этом проблема кончилась. Для него, но не для нее.

Ей необходимо было выговориться, и она искала слушателя. В минуту слабости дошла до того, что бросилась искать совета у подруги. Как будто не убеждалась много раз, что словом «подруга» женщина называет другую женщину, которой удается искусно утаивать свою враждебность.

Как бы между делом она поведала этой подруге трогательную историю:

— Вообрази, вчера я получила письмо от своей одноклассницы, с которой не виделась много лет. У нее двое прелестных детей — мальчик и девочка. Она и фотографию мне прислала. Такие очаровательные дети! А она несчастна… Мучается, что дети у нее от разных отцов. Понимаешь, один ребенок от мужа, а другой от любовника, с которым она уже сто лет не встречалась…

— А муж знает?

— Нет.

— Так чего же она мучается?

— Я тоже не понимаю. Может потому, что любовник ничего об этом не знает.

— Ну, из-за этого я бы не стала терзаться, — сказала подруга. — Посмотри на это дело так: если бы она овдовела и снова вышла замуж, все равно дети у нее были бы от разных отцов.

— Конечно, конечно, — согласилась она, хотя у нее было весьма отчетливое чувство, что разговор пошел совсем не о том, что ее мучило.

Потом подруга спросила фотографию тех детей, и она была вынуждена делать вид, что ищет в ящиках и не находит. Было чистейшим злорадством заставлять ее рыться в ящиках. Очевидно, она сделала промах, ища совета у подруги. Но ее беспокойство было сильнее, чем страх проговориться и выдать себя.

Она накладывала еду на тарелки, тщательно следя, чтобы дети получили одинаковые порции. Не делая различия в возрасте, она поровну делила между ними сладости, напитки, похвалы и наказания и все время контролировала себя, чтобы хоть внешне проявлять к дочери столько же любви, как и к сыну. Она понимала, что такая уравниловка не на пользу детям, потому что всякая уравниловка только подтверждает и усиливает неравенство. А может, этим она пыталась уравнять то, чего нельзя было уравнять. Сын был не такой, как дочь. Тише Маркетки, и в свои пять лет он глядел на окружающий мир задумчиво и недоверчиво, а порой даже с презрением. Словно глазами мальчика смотрело грехопадение матери, меж тем как ее взгляд выражал кажущееся безразличие — единственное оружие слабых до тех пор, пока у них не накопится достаточно ненависти, чтобы ринуться в бой.

— Да, чуть не забыл, — повернулся муж, наколов на вилку кусок кнедлика. — Завтра идем смотреть Владю. — Он называл актера «Владей» с тех самых времен, когда они оба учились в одном классе. — Я уже купил билеты. Если у него будет время, может, и к нам приедет.

— Это еще зачем?

— Зачем, зачем? Затем, что хочу тебя порадовать. К нам давно никто в гости не приходил! Разве тебе не будет приятно?

— Конечно.

— Он будет играть Ромео! Ромео! — Муж покачал головой. — Интересно посмотреть, как он его сыграет. Представляешь меня в роли Ромео!

Она улыбнулась — муж с удовольствием начал развивать свою мысль.

— А Маркетка могла бы сыграть Джульетту, — вставила свекровь.

Что ж, действительно, подросли уже и более юные Джульетты, но все-таки со стороны свекрови это была просто бестактность.

Вечером следующего дня муж подогнал машину к дому уже в шесть часов. Пока она причесывалась наверху в спальне, он посадил в машину детей и покатал их по городку. Когда они вернулись, жена уже ждала его у подъезда. Он высадил детей и, пока бабушка уводила их домой, долго смотрел вслед Михалу.

— Знаешь, — сказал он, когда жена садилась в машину, — Михал такой странный. Я обещал детям выполнить их желания. Маркетка попросила конфет, а… знаешь, чего хотел Михал?

Чтобы скрыть свое замешательство, она кончиками пальцев поправила прическу.

— Он хотел, чтобы я задавил собаку!

— Ах!

— Не знаю, откуда это у него. Иногда он говорит так неестественно для ребенка, что мне кажется, будто я разговариваю со взрослым, который надо мной насмехается. Как ты думаешь, насмехается он надо мной?

— Да нет. Ничего подобного, — поспешно сказала она.

— Иногда он смотрит на меня так, словно знает что-то такое, о чем мне не скажет.

Она взбивала волосы на висках, глядя на шоссе, на поля, проплывающие мимо в сгущавшихся сумерках, и не отвечала.