Свадебный бунт

Что такое это Москва?.. Воевода кровопійца и его подьячій и повытчикъ, иль приказный ярыжка! Воры, крючки и сутяги! Волокита судейская, дыба и застѣнокъ, колодка, конекъ и кандалы! Плаха, клеймы и кнутъ палачевы! А еще что? Указы и наказы, одинъ другого мудренѣе и не подходящіе къ норовамъ уроженцевъ.

И разсуждаютъ астраханцы:

«Рядомъ, по сосѣдству, — всякія государства, гдѣ много лучше живется. Вотъ хоть бы въ Персіи, а то въ Крыму, а то въ Киргизіи. Тамъ воля полная, законовъ стѣснительныхъ нѣтъ. И всѣ эти царства — богатыя, сильныя… Вотъ даже калмыцкіе ханы какъ съ Москвой поговариваютъ иной разъ. Того гляди, войной на нее двинутся…

„Православный въ мохамедовъ законъ перейдетъ, его выморятъ въ судной избѣ, даже безъ пристрастья и пытки, да и отпустятъ на всѣ четыре стороны, не розыскивая, кто его совратилъ къ Мохамеду, хотя законъ московскій на это строгъ и прямо велитъ татарина-совратителя казнить. Да воеводы, знать, не смѣютъ законъ предъявлять, опасаясь за себя. А калмыцкіе и крымскіе ханы не такъ дѣйствуютъ. Много всякихъ татаръ крестятся въ православіе постоянно… А заикнется кто изъ новыхъ перекрестей, хоть съ-дуру, хоть съ-пьяну, хоть съ расчета по лукавости, что его насильно „московъ“ крестилъ, и что кается онъ и жалобится ханамъ, защиты ихъ проситъ… И что тогда за шумъ и за гомонъ поднимутъ халы и вся татарва. Зашумятъ такъ, какъ если бы всю ихъ страну огнемъ и мечемъ прошли… Иной разъ сдается, что воевода готовъ тотчасъ поповъ, крестившихъ этого татарина, или его крестныхъ и воспріемниковъ, какъ совратителей человѣка съ пути истиннаго, головой ханамъ выдать. Только замолчи, азіатъ! Сдѣлай милость, не горлань, какъ паленый боровъ, на всѣ свои азіатскіе предѣлы.

„Да… Была Астрахань магометова и ханская теперь у Москвы подъ державой; но, гляди, скоро опять ее татаринъ возьметъ обратно. Недаромъ, сказываютъ, въ соборѣ кремлевскомъ, когда хочешь — и днемъ, и ночью, всегда въ окна луна свѣтитъ“.

Такъ сказываетъ громко всякая татарва, а „московъ“, сюда затесавшійся, молчитъ и не споритъ…

VIII

У Носова въ домѣ былъ шумъ, раздавались веселые голоса и смѣхъ. Въ горницахъ было человѣкъ десять гостей; Носовъ созвалъ ихъ праздновать полученье задатка за проданный домъ…

Тутъ были и друзья хозяина, и знакомые, такіе же посадскіе, какъ и онъ, но кромѣ того одинъ родственникъ жены его — армянинъ, одинъ раскольничій попъ, его тайный духовный отецъ, по имени Алтаевъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ былъ тутъ же и соборный протопопъ Василій Холмогоровъ, пріятель Носова и сомнительный православный.

Только одинъ гость былъ мало знакомый Носову, приказный изъ судной палаты, Рожкинъ, котораго привелъ съ собой первый другъ хозяина посадскій Колосъ. Съ этимъ человѣкомъ Носовъ жилъ душа въ душу издавна.

Колосъ былъ не такъ уменъ, какъ его другъ Грохъ, немного проще, болтливѣе и веселѣе. Однако, и у него на душѣ творилось то же, что и у Носова, и во многомъ, если не во всемъ, они мыслили и чувствовали одинаково.

Тутъ же были въ числѣ гостей посадскій Кисельниковъ и непремѣнный членъ всякихъ пированій — прасолъ купецъ Санкинъ.

Закусивъ и выпивъ немного, гости сразу заговорили о томъ, что всѣхъ наиболѣе занимало и отчасти смущало.

Всѣ стали усовѣщевать Гроха возвратить задатокъ и не покидать Астрахани. Носовъ отшучивался.

— Вѣдь сказываютъ, что ты разорился, — вымолвилъ, наконецъ, на прямки Санкинъ:- что ты хочешь продажей долги уплатить и, не хотя срамиться на родной сторонѣ, пойдешь христарадничать на чужой сторонѣ.

Носовъ насмѣшливо ухмыльнулся.

— Вѣрно, доложу, Яковъ Матвѣевичъ, — вступился судейскій Рожкинъ:- и я такъ слышалъ. Не знаетъ никто, какими ты торговыми дѣлами заправлялъ, только зажитокъ виденъ былъ. Ну, вотъ теперь и сомнительно.

— Враки все, — спокойно отрѣзалъ Носовъ. — Вотъ они все знаютъ — и Колосъ и отецъ Василій.

— Какія торговыя дѣла! — усмѣхнулся Холмогоровъ. — Весь оборотъ его такой — сундукъ отперъ, деньги досталъ и заперъ… А вотъ покидать родную сторону… это, я скажу, грѣхъ.

— Народъ не увѣришь! — вымолвилъ одинъ посадскій. — Болтаютъ скверно про твой уѣздъ. Сказать даже нельзя въ глаза.

— Что-жъ, я скажу. Надо ему знать, — заговорилъ армянинъ. — Болтаютъ, Яковъ Матвѣевичъ, что разорилъ тебя нежданный указъ объ явной продажѣ татарвы на базарѣ, что будто ты главный сбытчикъ подспудный и былъ.

Носовъ вспыхнулъ, выпрямился на стулѣ и сверкнувшимъ взглядомъ смѣрилъ армянина съ головы до пятъ. Голосъ его дрогнулъ отъ вспышки.

— Посадскій Яковъ Носовъ такой торговлей рукъ не маралъ никогда! — произнесъ онъ. — Ни явно, ни тайно никому я татарокъ и татарчатъ не продавалъ и самъ не покупалъ.

— Плевать на клеветниковъ, дѣло не въ этомъ! рѣшилъ молчавшій до сихъ поръ Кисельниковъ.

Хозяинъ, будто устыдясь, что разсердился на вздорныя рѣчи, сталъ смѣяться и тотчасъ перевелъ бесѣду на другой предметъ.