Свадебный бунт

Носовъ тоже зналъ, что въ случаѣ подобной смуты въ городѣ Колосъ будетъ первый человѣкъ и первый голову сложитъ. За это онъ и любилъ Колоса, даже уважалъ и ставилъ выше себя. У него всегда являлось заранѣе чувство самохраненія, мечта избѣжать, все-таки, кару за смѣлый поступокъ, тогда какъ въ другѣ Колосѣ ему чудилась беззавѣтная отвага, неустрашимость, готовность сейчасъ же голову положить подъ топоръ палача.

— Что же, братъ, отрѣзано, что-ли? — проговорилъ, наконецъ, Колосъ. Хозяинъ понялъ о чемъ рѣчь.

— Кто его знаетъ, — произнесъ Носовъ, — Задатокъ далъ, объ уплатѣ теперь канитель завелъ. Пожалуй откажется, придется другого искать.

— Нѣтъ, братъ Яковъ, вотъ что я тебѣ сказалъ бы. Если Зарубинъ не купитъ, стало — не суждено. Не продавай и не уѣзжай.

— Ни за что, — отозвался Носовъ.

— Говорю, оставайся. Посмотри, пройдетъ годъ, два, будетъ на нашей улицѣ праздникъ, погуляемъ и мы. Сущая это правда, что у насъ во всей округѣ накипѣло много. Такъ вотъ и сдается, что не нынче, завтра набатъ услышишь и бѣги на кремлевскую площадь, да захвати съ собой коли не топоръ, такъ ножъ или вилы.

— Все пустое, ничего не будетъ. Будемъ сидѣть, глядѣть и досидимся до того, что всѣмъ и впрямь будутъ ноздри и уши рѣзать, какъ душегубамъ и сибирнымъ.

— Нѣтъ, Яша, нѣтъ. Чуетъ мое сердце…

— Эхъ, братъ, давно оно чуетъ. И мое чуяло, да перестало.

— Нѣтъ, Яша, повторяю и сто разъ скажу, коли Зарубинъ домъ не купитъ, стало, не судьба. Не продавай, оставайся, ну хоть на годикъ, на два. У насъ, гляди…

— Ничего не будетъ у васъ.

— Ну, тогда уходи. А вѣдь самъ ты разсуди, вѣдь вездѣ, гдѣ ты ни останешься на жительствѣ, вездѣ то же будетъ. Вѣдь не въ Турцію или Персію ты уйдешь, вѣдь на Руси будешь жить. Въ томъ же Кіевѣ или Саратовѣ все то же. Тѣ же указы, тѣ же порядки, та же жисть.

— Это вѣрно, — произнесъ Носовъ, вздохнувъ.

— Такъ зачѣмъ же. мѣнять родное гнѣздо на чужое?

— Самъ не знаю, Колосъ. Тянетъ меня опять второй разъ уйти изъ Астрахани и на просторѣ погулять по свѣту, поболтаться, поглядѣть, да послушать, чего въ другихъ предѣлахъ россійскихъ умные люди ждутъ. Здѣсь не съ кѣмъ душу отвести. Съ тобой вотъ иной разъ побесѣдуешь, съ отцомъ Василіемъ, а болѣе не съ кѣмъ. Въ Кіевѣ аль въ Москвѣ я найду себѣ такихъ людей, которые, можетъ быть, и меня уму-разуму научатъ. Можетъ, говорю прямо, миръ въ душу вложатъ, примирятъ со многими дьявольскими навѣтами. Будетъ во мнѣ, можетъ, и примиреніе со всѣми этими порядками. А теперь ни то, ни се. Порядки новые меня гложутъ, злобу поднимаютъ, а инъ, бываетъ, мысли мои самыя кажутся мнѣ наущеніемъ врага человѣческаго, что толкаетъ меня на худое, губительное дѣло. Авось я, нашатавшись по людямъ, миръ себѣ найду, покой душевный. Смирюсь или дьяволу душу продамъ. Смирюсь, вернусь, пожалуй, и заживу здѣсь тихо и первый буду московскіе указы исполнять и съ Кисельниковымъ красно ихъ расписывать и пояснять. Не смирюсь, тогда, какъ ты сказываешь, за топоръ, хоть одного или двухъ властителей пришибемъ, да прямо голову на плаху. А эдакъ вотъ, Колосъ, эдакъ, какъ теперь, не могу я жить. Все равно, долго не протянешь. Тамъ казнятъ, а тутъ истомитъ, изгложетъ, исковыряетъ тебѣ все нутро, и тоже живо въ могилу сойдешь.

— Такъ обожди хоть малость, ну мѣсяцъ, два.

— Да это само собой будетъ. И чую, что Зарубинъ потянетъ канитель. Онъ мнѣ, смотри, въ полгода денегъ не выплатитъ, а то и совсѣмъ откажется. Тода скоро ли я новаго покупателя выищу! Кто же въ Астрахани можетъ мой домъ купить? Инородческій развѣ купецъ какой, хивинецъ, бухарецъ, что ли? Такъ ему въ нашей слободѣ и поселиться не позволятъ. Иди въ свою татарскую. А изъ нашихъ православныхъ кто купитъ? Сказали мнѣ — новокрещенный Затылъ Ивановичъ домъ себѣ подъискиваетъ. Такъ мой ему не по деньгамъ. А уступить я тоже не могу.

— Нѣтъ, Яша, Затылъ Ивановичъ купить можетъ, только не сейчасъ, а черезъ полгода купитъ.

— Почему же такъ?

— А онъ, видишь ли, сказывали мнѣ, долженъ жениться на Варварѣ Ананьевой. Женится, такъ не только твой домъ, три такихъ купить можетъ. А коли крещеный, такъ можетъ и въ этой слободѣ селиться. Только, говорю, обожди. Окромя Зарубина или Затыла, тебѣ и продать некому. Вотъ поэтому я и сказываю, что теперь тебѣ не суждено уходить, а надо обождать. Почемъ знать! Чему быть, того не миновать. А быть, братецъ ты мой, и быть въ Астрахани смутѣ. Вотъ тебѣ мое послѣднее слово. Сказываютъ, что на татарской слободѣ одна гадалка колдуетъ, что не пройти это значитъ еще десяти недѣль, будетъ явленіе, по коему…

— А ну тебя къ шуту, дуракъ! — всталъ и разсмѣялся Носовъ. — Все говорилъ дѣло, а тутъ вдругъ у него гадалка…

Друзья весело простились, и Носовъ, оставшись одинъ, пошелъ на другую половину дома, къ женѣ и дѣтямъ.