Свадебный бунт

Жена посадскаго была изъ армянской семьи, давно поселившейся въ Астрахани и перешедшей въ православіе. Женщина эта была очень красива, но очень простовата, такъ что даже не могла заниматься обыденными хозяйскими заботами, и всѣмъ въ домѣ завѣдывала дальняя родственница. Сама же Носова сидѣла по цѣлымъ днямъ, сложа руки, чаще у окна… У нея была одна страсть — смотрѣться въ зеркало… И бывала она озабочена только тогда, когда вдругъ находила на лицѣ своемъ прыщикъ или пятнышко… Впрочемъ, на случай такой бѣды у нея были еще отъ матери переданныя ей средства, притиранья и примочки. За то она была чрезвычайно красива своимъ блестящемъ цвѣтомъ лица, оттѣнявшимъ большіе черные глаза.

Одна особенность была у красавицы-армянки. Она вѣки-вѣчные всѣмъ и на все всегда улыбалась. Эта улыбка не сходила съ ея красивыхъ губъ даже и во снѣ… Носовъ обожалъ жену именно за красоту, но никогда не говорилъ съ ней ни о чемъ по душѣ.

— Не женино то дѣло! — думалъ онъ про себя.

IX

Барчуковъ времени не терялъ… Быстро выйдя изъ кремля Пречистенскими воротами, онъ пошелъ въ самую дальнюю часть города, которая была пустыннѣе, но гдѣ высились самые просторные и красивые каменные дома богатыхъ астраханцевъ изъ купцовъ. Дворянскій кварталъ, т. е. одна улица съ двумя десятками домовъ помѣщиковъ, была въ противоположной сторонѣ. Самые важные бояре и знатные люди жили въ самомъ кремлѣ, но ихъ было всего семьи три, четыре.

Кварталъ, въ который вступилъ Барчуковъ, отличался отъ другихъ большими пустырями и огородами, которыми отдѣлялись купеческіе дома одинъ отъ другого.

Скоро предъ глазами молодого москвича появился тотъ домъ, который въ мысляхъ ни на минуту не покидалъ его, во время странствованія за письменнымъ видомъ. Большой, бѣлый двухъ-этажный домъ купца Ананьева стоялъ въ глубинѣ пустыря полу-двора, полу-луговины, огороженный кругомъ бревенчатымъ заборомъ изъ барочнаго лѣса.

На счастье, будучи уже саженяхъ въ пятидесяти отъ дома, онъ вдругъ увидѣлъ, что кухарка купца Ананьева, его хорошая пріятельница, стоитъ за воротами.

Барчуковъ бросился бѣжать къ ней, боясь, чтобы она не вошла и не заперла за собой калитки.

Это обидное обстоятельство едва не случилось. Баба Настасья, постоявъ за воротами, уже собиралась итти домой, когда увидѣла бѣгущаго къ ней молодца, который, вдобавокъ, машетъ ей рукой.

Улица была пустынна, и Настасья, хотя и была туга на мысли, сообразила, что невѣдомый человѣкъ бѣжитъ къ ней,

Она обождала, приглядѣлась и ахнула.

— Степанъ Васильевичъ! Батюшки-свѣты! — вскрикнула она и оторопѣла.

Барчуковъ приблизился къ женщинѣ, радостный отъ нечаянной встрѣчи, и, запыхавшись, вымолвилъ:

— Настасья… Здорово… Вотъ удача-то!

— Господи Іисусе! Степанъ Васильевичъ! Откуда? Какъ же сказывали намъ всѣ, что ты не вернешься, а пропалъ безъ вѣсти, провалился?..

— Типунъ на языкъ тому, кто сказывалъ. Провалиться этому брехуну самому.

— Такъ ты живъ-живехонекъ! Скажи на милость!

И Настасья, разводя руками, закачала головой.

— Говори, говори, что — Варюша? Что у васъ? Какъ дѣла? Все… Говори, не таи… Замужъ она не… Охъ, боюсь спросить!

— Слава Богу, родной мой. Слава Богу… Варвара, тоись, Климовна въ добромъ здоровьѣ. На чердакѣ запертая высидѣла мѣсяцъ, на хлѣбѣ и водѣ. Похудала, захворала.

— Не замужемъ!?

— Какое тебѣ замужество! Ни въ одномъ глазу нѣтъ… Она чуть не померла, плакучи по васъ и по батюшкѣ родителю…

— А что онъ… хозяинъ? Климъ Егорычъ?…

— Что ему? Здоровъ, слава Богу. Покудова дочку запертую держалъ въ устрашеньѣ, на чердакѣ,- самъ темнѣе ночи ходилъ и все жалился. Подъ дышкой у его сосало… Говорилъ, помереть долженъ… отъ тебя то-ись, и отъ грубостевъ дочери. Ну, ходилъ, ходилъ, маялся, и свалился, и ноги протянулъ.

— Померъ! — заоралъ Барчуковъ, какъ подстрѣленный.

— Что ты, родной! Тьфу, какое померъ! Слава Богу, въ добромъ здоровьѣ. А былъ, то-ись, очинно не хорошъ и теперь не хорошъ. Ротъ соскочилъ… И теперь, стало быть, около уха приходится. А глазъ одинъ спитъ все, безъ просыпу… Да… А все это отъ потопленія Варюшни приключилось ему.

— Что? Что?.. Что ты путаешь?..

— Зачѣмъ путать. Правду говорю. Самъ увидишь. Отъ ея утопа хворость пришла. Такое бываетъ. У меня кумъ былъ такой-то… Даже языкъ совсѣмъ отшибло куму… Вотъ и Климъ нашъ Егорычъ тоже… Худорѣчивъ сталъ. Я понимаю и Варюша понимаетъ, а изъ батраковъ не всѣ понимаютъ. Теперь, одначе, много лучше… Слава Богу, Отцу Небесному.

И на вопросы Барчукова кухарка объяснила подробнѣе все происшедшее въ домѣ Ананьева за отсутствіе молодца. А произошло многое…

Послѣ смѣлаго сватовства Барчукова, его изгнанія изъ дома, Варя много горевала и плакала безъ конца. Ананьевъ бранился, грозился всю Астрахань разрушить и такое сотворить съ дочерью, что «чертямъ въ аду тошнота приключится» затѣмъ, купецъ, не говоря худого слова, просваталъ дочь за новокрещеннаго въ православье татарина, хорошо извѣстнаго Барчукову и именуемаго въ Астрахани Затыломъ Иванычемъ, хотя при крещеніи имя, нарѣченное ему, было Макаръ.