Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

Наконец, выскочила эта самая Маринка, тонкошеяя, глазастая. В глазищах этих стояли радость, удивление и ожидание чего-то необыкновенного. Видно, оттого, что, как взрослую, ждал ее кавалер, который беспредельно верил в нее. А во что было верить? Вероятнее всего это была заурядная деваха, которая из-за хронической неуспеваемости попала в ШРМ. Но Серебров слегка смирился, увидев ее. Ничего не скажешь, Маринка была хороша. Носила она непривычную косу, ушедшую в бабкины предания, но у Алексея всегда было устаревшее представление о красоте. Серебров сразу догадался, что больше всего эта бутафорская коса и подкосила сентиментального его друга.

Потом он подумал, что пройдет годика четыре, и девчонка вымахает в такую неотразимую львицу, что ой-ой-ой. И придет конец спокойному житью Алексея.

Сереброву захотелось сказать об этом по-мужски прямо, но он понимал, что теперь Алексей этого ни за что не поймет, надо просто его утащить от наваждения.

— Вы знаете, Марина, — сказал Серебров, раскланиваясь, — мне очень приятно было увидеть вас. Не могли ли бы вы сегодня на вечер уступить мне вот этого недрессированного слона? — и он похлопал Алексея по глухой широкой спине.

Маринка опахнула Сереброва наивным взглядом.

— Леша, тебе надо? Иди. Я сама, я одна уйду, — заторопилась она, мгновенно обидевшись, но скрывая обиду. Алексей эту обиду так же мгновенно почувствовал.

— Нет, я тебя провожу, — сказал он, хмурясь. — Мне надо.

Такого Серебров не ожидал.

— Эх, ну, пойдемте, ребята, вместе. У меня встреча с однокашниками, — крикнул Серебров, жертвуя всем. — Я нее так редко бываю в Бугрянске.

Но Алексей был по-прежнему непробиваемо упрям и не хотел расставаться со своей Маринкой.

— Ты извини. Потом. Сегодня я не могу, — бормотал он, виновато пряча глаза.

Алексей боялся признаться Сереброву в том, что на сегодняшний вечер у него назначена необыкновенно важная встреча с Маринкиной матерью. Они скажут ей о том, что любят друг друга и что решили пожениться…

Когда Алексей, донельзя расстроенный, появился в ресторане, Серебров сразу понял, что у бедного друга что-то стряслось,

— Я поеду с тобой, я у редактора попросил командировку, — сказал убито Алексей.

Размякшие, согласные Генка Рякин, Пах-Пах и Серебров навалились на Рыжова и заставили выпить штрафной фужер водки.

— Много у тебя друзей, а вот у меня никого нет, — пожаловался Алексей.

— Я знал, что ты придешь, — проговорил, утешая его Серебров. — Ничего, все перемелется. Мы с тобой на охоту сходим. Помнишь, как в Ложкарях было хорошо?

— Я поеду, — повторил Алексей, ощущая, как обида свинцовым слоем ложится на дно души. — Может, в Карюшкино съезжу.

«Старый, я старый?» — повторял про себя Алексей и с силой закрывал от ужаса глаза.

— Ну, давай за дружбу, навсегда, — сказал Серебров, поднимая рюмку.

Им мешали говорить. За соседним столом зоотехники тянули свой наполненный глубоко запрятанным оптимизмом гимн:

Про нас поэты песен не слагают

И не снимают нас в кино.

Всегда нас только лишь ругают

За шерсть, за мясо, яйца, молоко.

Крепкий, с фигурой борца Пах-Пах, взмахивая плавно руками, старался наладить свою песню, но песня не получалась.

— Эх вы, — проговорил с пренебрежением Серебров, — не можете зоотехников забить, — и подойдя к оркестрантам, что-то сказал. Оркестр ударил «Подмосковные вечера», которые хотелось спеть Пах-Паху.

— Что и требовалось доказать! — крикнул Серебров, взмахнув тщеславно рукой.

— Я поеду с тобой, — опять клятвенно повторил Алексей.

— Это хорошо! — одобрил Серебров, понимая по жалкому лицу Алексея, что у того вовсе все не так хорошо, но расспрашивать друга не стал. Привыкший изнашивать в себе тайные огорчения, Алексей должен был их пережить вначале сам, поэтому Серебров пустился в откровения, чтоб сбить его горе.

— Ты знаешь, я стал, наверное, до мозга костей крестьянином. Мне все время снится один и тот же страшный сон, — сказал он, разрезая пополам яблоко, — весна будто бы наступила, время сева, жаворонки поют, а у нас в Ильинском земля не пахана. И так мне беспокойно от этого. Ты понимаешь?

Алексей кивал, но тревога эта отчего-то не задевала и не трогала его.

Протиснулся к ним разгоряченный танцем Рякин, шумно напустился, стыдя:

— Такие девочки, закачаешься, а вы…

Они посмотрели в зал: там в буйном стремлении отдать свою энергию веселью отплясывали сельские инженеры, зоотехники, агрономы и ветеринары, и Серебров пошел отплясывать с каким-то беззаботным веселым существом. Алексей тяжеловесно поднялся и навис над очкастой девицей с детским щекастым лицом, обиженными глазами. Девица, наверное, была несчастна. Она одиноко курила, и Алексею было понятно ее горе.

— Я не хочу танцевать, — сказала девица и независимо закинула ногу на ногу. — Вон пригласите Галку, ее никогда никто не приглашает.

Но и костистая длинная Галка танцевать с Алексеем отказалась. Этот отказ уязвил его в самый незащищенный кусочек сердца.