Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

В уютной конспирации тесной каюты они глотали запретную водку, резались в «кинга» и травили анекдоты. Они выделялись своей спаянностью, у них была своя, вместившаяся в Витину поговорку, философия, свой гимн, который они демонстративно запевали, желая утереть нос другим компаниям.

Бутылка вина!

Не болит голова.

А болит у того,

Кто не пьет ничего, —

лихо и слаженно резали они.

Серебров пил с ними водку, до одурения играл в «кинга», тряхнул стариной и оторвал на гитаре с полдюжины песен и был принят в компанию.

Теплоход весело плыл вниз по течению, гремя усилителями. Избыток музыкального обслуживания вгонял Сереброва в тоску. Праздные курортные порядки прискучили. Ему казалось, что даже реке и берегам надоел их многозвучный корабль. Багровое солнце, усталое, недовольное собой, садилось под охрипшее треньканье гитар за колючий хвойный бугор.

Надо было что-то делать: то ли сходить с теплохода, то ли менять компанию. Отдельной ватагой толкалась по теплоходу шумливая спортивного вида молодежь. У девчонок и парней на кедах написано чернильной пастой: «Ох, как они устали бегать!» Видно, это были студенты, отдыхавшие после спортлагерей. Они пели новые, неизвестные Сереброву песни. «Уже устарел», — подумал он, и пришла мысль, что, видно, минуло время, когда нравилось чудить, куролесить, откровенничать в пьяном братании. Хотелось покоя и одиночества.

Серебров решил во что бы то ни стало поговорить с Верой откровенно: объявить, что женится на ней. Если же Вера будет держаться все так же неприступно, он покинет теплоход. Покинет назло ей, не желающей простить и понять его, назло Ирине Федоровне и самому себе.

Хрупкая «англичанка» выпустила Веру из-под своего недреманного ока, когда над нею навис неуклюжий, грузинского обличил усач Гоша, который мог бы при желании носить ее на широких, как шифоньер, плечах. Серебров безгласно, но прочно занял место рядом с Верой. Она не гнала его и не возмущалась. Так же тихо, таинственно улыбалась, словно знала наперед, что он окажется рядом.

Он ждал момент, когда сможет сказать ей о том, что не представляет теперь свою жизнь без нее и Танюшки, что готов вот здесь, на теплоходе, объявить себя ее мужем, но боялся опять встретить недоверие и отказ. Он таскал за Верой ее сумочку, на стоянках закупал мороженое сразу для всех женщин, шедших с нею, и даже для Ирины Федоровны. Приносил в Верину каюту пахнущие мартовским талым снегом арбузы. Загодя предощущая во рту прохладу и сладость, кроил полосатого пузана на подернутые сахарной заиндевелостью ломти и раздавал попутчицам. Вера принимала услуги Сереброва с терпеливой полуулыбкой: посмотрим, надолго ли хватит твоего кавалерского благородства?

Серебров смотрел на широкую, иной раз вовсе бескрайнюю спокойную и величавую реку. Плыли навстречу буксиры, самоходные баржи с бутовым камнем, кирпичом, удобрениями в бумажных мешках. На корме этих посудин трепыхалось бельишко, играли дети. Люди жили на воде, как дома.

— Верушка, — говорил он, трогая ее за руку.

— Не надо, — испуганно произносила она.

Проплывали мимо плоские, как лепешки, песчаные отмели и закругленные островки, по которым бегали, ссорясь, носатые чайки. Кое-где старательно лежали, собирая последние летние лучи, «засмолевшие» купальщики и купальщицы в выцветших плавках. Приложив к глазам руку, завистливо провожали теплоход-мираж. В их фигурах отражалась тоска по цивилизации.

Сливались в неразличимую тьму вода и берега, становилось холоднее. Серебров накидывал Вере на плечи пиджак.

Спасибо, — сдержанно благодарила она, и они снова молчали, слушая приглушенный плеск воды. Серебров чувствовал осуждение в Верином терпеливом молчании. Ему хотелось разрушить эту сдержанность, крикнуть; «Я же люблю тебя, неужели ты не веришь?!»

Однажды ему показалось, что Верино лицо просветлело. Обычно крылатые брови были сосредоточенно сведены к переносице, к двум ранним поперечным морщинкам, а тут морщинки эти разгладились. Лицо стало прежним, девчоночьим. Он, боясь спугнуть это выражение, осторожно сказал:

— А тебе не кажется, что я тебя люблю?

— Ты знаешь, я как-то об этом не думала, хотя весь теплоход говорит о том, что ты мне не даешь прохода.

— Теплоход прав, — подтвердил Серебров. — Хочешь, чтоб доказать тебе это, я брошусь в воду или пройдусь по перилам?

— Никто этого не поймет, кроме того, тебя высадят за нарушение правил, — спокойно ответила она. Насмешливо мерцали из-под ресниц ее большие, казавшиеся темными глаза. Над шеей вилась прядь легких волос. Ему хотелось дотронуться до них губами.

— Не веришь? — задирался он и залез на перила. Пошел медленно, стараясь не смотреть на воду. Боязливо постанывали перила, а он, хмелея от опасности, шел, балансируя руками.

— Не надо, слышишь, не надо! — донесся до него отчаянный шепот. Серебров все-таки дошел до опорного столбика. Вера стояла отвернувшись от него. Ему стало стыдно. Хорош бы он был, если б оборвался в воду. Человек за бортом, размокшие документы. Тьфу.