Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

Выговор Схватил Шитов, но чувствуется, остался при своем мнении об этой самой перспективе, дорогах. Будут дороги, будет молоко. Д когда дороги будут? С людьми надо больше работать. И теперь вот, стоя рядом, что-то толковал Шитов о том, что зерноуборочные комбайны не подходят для севера. А потом такое завернул, что Кирилла Евсеевича возмутило и вывело из состояния приятной уравновешенности. Область вот уже года четыре бьется за получение двух миллионов тонн зерна, а этот Шитов толкует: зачем-де, нам, северянам, производить зерно в чистом виде, если оно фуражом идет на корм. Лучше ведь прямо с соломой пускать его на монокорм. Тогда не надо будет жать, зерно сушить, молоть его, увлажнять, да с соломой еще столько процедур, чтоб опять их соединять воедино.

— Демагогия, — обрезал Клестов Шитова, но тот не успокаивался:

— Но ведь с нас молоко и мясо требуется. Значит, корм должен быть очень дешевым, чтобы…

— Ну, знаешь, — возмутился Клестов, — хлеб давать — тоже наша задача.

— Ну а зачем лишнюю работу делать? Зачем?

Такие речи теперь понимал Кирилл Евсеевич, как желание свалить свою вину на обстоятельства. Нет, уж, отговоркам он не верит.

— Знаешь, плохому танцору всегда что-то мешает, — оборвал Клестов Шитова. — Не нам это решать, — и найдя глазами Маркелова, поманил его к себе.

Маркелов сначала не понял, его ли зовет Клестов. Оглянулся, но, убедившись, что его, заволновался и скованно, стараясь не хромать, а от этого хромая еще сильнее, приблизился к Кириллу Евсеевичу, склонил голову.

— Молодец, — похвалил его Клестов, пожимая руку. — Я слышал, ты по восемнадцать на круг взял? Для такого сухого лета это вровень с тридцатью.

У Маркелова шипучей волной поднялась в груди радость. Знает! Была у него готова фраза для ответа.

— Да наши земли могут давать не меньше, чем кубанские, — проговорил, пунцовея, Маркелов.

— Молодец, — опять похвалил Клестов. — А вот кой у кого ссылки то на лишнюю работу, то на плохие дороги, то на технику, — и взглянул на Шитова.

Догадываясь, на кого намекает секретарь обкома партии, Григорий Федорович сделал вид, что не понял этого.

— А мы сами дороги прокладываем. Гравий нашли, — скромненько сказал он.

— Ну вот, — проговорил Клестов, довольный, что сама жизнь в лице Маркелова подбросила подтверждение его суждениям.

— Ложкари на тракту, — не согласился Шитов, — а остальные…

Клестову с Маркеловым было легче, чем с Шитовым. Он не отпустил его от себя. Кладя руку на плечо, сказал, что надо тому сегодня выступить.

— Задай тон. С оптимизмом, а то…

— Можно будет, — согласился Маркелов, радуясь, что заранее подготовил такое выступление и что ему есть о чем сказать.

Неожиданно для себя оказался Маркелов в ином мире, чем Огородов, чем Ольгин и другие крутенские руководители. Его признал Клестов. И Григорию Федоровичу хотелось как можно дольше оставаться под этим счастливым покровительством, привлекать к себе благосклонное внимание.

— Мы думаем в следующем году по тридцать центнеров получить на круг, — проговорил он, хотя Крахмалев вряд ли бы одобрил его за такое обещание.

— Во-во, — подбодрил Клестов Маркелова. — И об этом скажи.

Серебров стоял в стороне у окна, надо было сосредоточиться перед выступлением, чтоб не рассеять свою злость. И вовсе некстати к нему в закуток развалистой походкой направился Огородов, великодушный, широкий, протянул руку зятю.

— Ну, хватит дуться-то, — примирительно, прощающе сказал он. — Чего народ-то смешить? Приезжайте с Верочкой в воскресенье, пельмени сгоношим.

Серебров нехотя пожал руку тестя, взглянул в его глаза. В глубине огородовских глаз переливался целый спектр чувств: затаенная обида и всепрощающая доброта, лебезливая уступчивость и ненависть. Серебров не видел в его взгляде только искренности и правды, а их-то, наверное, старательнее всего и пытался изобразить тот.

Серебров забывчивостью страдать не хотел, а идти на примирение тем более.

— Не приедем, некогда, — небрежно сказал он. — А вот в банк приду, куда я денусь. Контору зарубить у меня собираетесь. Ругаться приду. Я ведь в отличие от вас не хочу волков в Ильинском разводить.

— Ну, чудак-человек, ну выдумщик! — закрутил головой Огородов, раскатывая привычный показной смех. — Откуда что берешь?

— Помнят люди, они все помнят, — отчужденно проговорил Серебров.

Звонок избавил Николая Филипповича от неприятной паузы, когда уже нечего бывает сказать и собеседник молчит, как-то тягостно, стыдно уходить, не сказав оправдательного слова.

— Ну, садиться пора, — проговорил он и отошел от Сереброва.

Это было довольно обычное собрание с докладом о том, как крутенцы сработали в прошлом году. Пока еще под снегом нива и неизвестно, каким выдастся будущее лето, можно поговорить, какие промашки были допущены из-за проклятущей жары или мокряди.