Свадебный марш

— Они же все фокусницы, — сказал Умпа. — Они же все Кио, Акопяны и Дики Читашвили. Ты еще по ту сторону ихних фокусов, а я тебя сделаю по эту сторону. Знаешь, есть книжечка с разоблачениями. Ты только дружи со мной, тогда тебе неполный ликбез будет… Или лучше сейчас за Жозькой приударь. Сейчас такая ситуация, можешь иметь успех… Главное — ты ей нравишься. Я с ней говорил… Или подерись с Эдуардом. Вот Эдуард дрался за Юлку на взморье. Латыши к ней привязались. Она, кстати, с удовольствием смотрела на драку. Они любят, когда из-за них дерутся… У них, у женщин, главное ведь не «кем быть», а «с кем быть»… Понял?..

Умпа свистнул. Вдали раздались шаги. Из-за забора дачи тянуло запахом табака, резеды и маттиолы. Клумба при лунном свете бесшумно вырабатывала свои прекрасные ароматы.

Мы помолчали некоторое время, потом из темноты вышла Татьяна Рысь. Удивилась, увидев нас вместе, очень удивилась. Еще вчера, где-то внутри себя, мы дрались. Еще вчера я ей показывал Умпу на рисунке с подписью: «Дайте мне точку аферы, и я переверну весь мир…» А сейчас я и Геннадий стоим рядышком, почти за ручки держимся.

— Добрый вечер, художник, — сказала она мне. — Рисовать будешь? (Я не ответил). Или ты только про других рисуешь? А про себя…

— И про себя, — сказал я.

И нарисовал.

У Рембрандта есть автопортрет: держа в руках бокал с шампанским, он смотрит на нас, а на коленях Саския — его любимая и верная жена. Я изобразил себя в виде Рембрандта, а вместо Саскии нарисовал Юлу — спрыгнув тихонько с моих колен, она вылезала через окно в сад, где стояла машина Бендарского.

— Значит, и про себя можешь, — сказала Рысь и повернулась к Умпе: — Что это тебя не видно было?

— Да в Мексику летал… блицтурнир по боксу.

— Когда ж тебе визы успевают делать?

— Успевают. У меня постоянная, для всех времен и народов.

— У меня был один поклонник с большими организаторскими способностями по части похорон писателей. Однажды он опоздал на чьи-то похороны и стал прорываться сквозь милицию. «Ваш пропуск», — спросил милиционер. «Постоянный», — ответил мой поклонник. Привез что-нибудь из Мексики? Продаешь?

— Нет, не привез, — ответил Умпа, — сложно сейчас стало.

— Ну ладно. Чего тебе? — спросила Рысь довольно грубо.

— Разговор есть.

— О чем?

— О чем! Все о том же… В Дубну завтра едешь?

— Зачем?

— У Эдуарда международные гонки. Золотое кольцо. Ну, соревнования, кто кого быстрее…

— Кто кого быстрее, это я знаю… — сказала Рысь. — Он мне говорил.

— Так вот, трассу мы проверяем… И тебя приглашаем с собой.

— Знаю я, какие вы трассы проверяете, — она говорила и часто облизывала губы. Очень она нервничала.

— Дура ты, а если Эдик не для себя с Юлкой познакомился, если ею заинтересовался такой человек, который тебе и не снился.

— Которые мне не снятся, таким я обычно снюсь, — сказала Рысь.

— Да вы все умрете, когда узнаете, за кого Юла замуж собирается… И первым умрет вот он. — Умпа кивнул головой в мою сторону. — У него здоровье плохое. А про мужей, знаешь, как полячки говорят: «Мужь дольжен быть ньемножько пожилым…»

Умпа во время всего этого разговора смотрел почему-то больше на меня, чем на Таню.

— Что ты его все ревнуешь? Еще ничего не известно, — успокоил Таню Умпа, — он же точку не поставил?

— Точку, — передразнила Геннадия Рысь. — Сказала муха: в этом деле надо поставить точку — и поставила.

— И вот еще что, — сказал Умпа, но Таня не стала его слушать.

— Я себя плохо чувствую, — сказала она.

— А меня? — спросил Геннадий.

— Дурак, — ответила ему Рысь. — Холодно, я переоденусь, — сказала она и как-то по-своему устало пошла к дому.

— Эдуард сейчас подойдет, так что переоденься получше, — сказал ей в спину Геннадий.

Все так же не выпуская моей руки, Геннадий подвел меня к бревнам, сначала присел, потом развалился, потянув меня за собой. Я лежал рядом, как лучший его друг.

— Молчишь, карп, — сказал он зло. — А известно тебе, что в садки, в которых разводят карпов, подпускают обязательно щук… Присутствие щук на карпов действует как надо… У них мясо становится вкуснее и вообще… Они в присутствии щук настоящими мужчинами становятся. Чего молчишь? Не хочешь разговаривать? Людей из себя строишь… Нового человека? А чего они, эти люди-человеки? Чем они отличаются от тех… Которые питекантропы? Ты вот, например? Чем отличаешься или Бендарский, или там химики-мумики всякие?..

«А жених-то, значит, не Эдик, а пожилой», — долбило дятлом в мою голову.

— А ничем мы все не отличаемся… Знаем только немного больше, а хочем того же! Воевать хочем… жрать хочем… девчонок хочем… Ты вот, чего ты хочешь? Девчонку у тебя увели, а ты ее хочешь обратно… Это и тридцать миллионов лет тому назад было. Я молчал.

— А дай тебе сейчас силу, ты бы нас всех бы разнес… Разнес бы?

Я молчал.

— А жизнь — это, может быть, все, что запрещают доктора и милиционеры. Ты никогда не думал об этом? — спросил меня Умпа, посвечивая мне в глаза фонариком. — Может, вся трагедия, что я это понимаю, а другие — нет?

— Свети сюда, — приказал я Умпе.

Геннадий Умпа так оторопел, что даже разжал руку.