Свадебный марш Мендельсона

Чего ему от меня нужно? Виноват — исправлюсь. Главный отругал, подчиненный выслушал. Все как надо, все в пределах нормы. Не-ет, мы не таковы. Мы должны возразить. Взгляд леденяще спокоен, голова чуть откинута назад:

«Уровень архитектуры, ее мощь определяется не взлетами индивидуального проектирования, а свежестью, нестандартностью типового. Иначе говоря, высотой среднего уровня».

«Идите, — говорит шеф. — Считайте, что вас услышали. Выговор в приказе и плюс к тому квартальная премия, как вы говорите, ку-ку».

* * *

— А вот и я!

Она появляется внезапно, у нее удивительная способность неслышно ходить. Орфею хочется заржать ответно: «Я рад тебе».

— Как ты здесь без меня? Надеюсь, не очень огорчен, что я перебила твой сон. И что ты там видишь в своих снах? Луг, лес, а может быть, степь? Ты побеждаешь в заездах, верховодишь табунами? Или твои сны одинаковы, как проходящие дни, и ты видишь все ту же конюшню? Тогда я твой спаситель. От таких снов есть единственное средство — скорее пробудиться.

«Она так же говорлива, как Кеша, — подумал Орфей. — Ей не дают покоя мои сны, мне они тоже не дают покоя. Похожие один на другой, и только кобылы в них меняют свою масть и принимают обличие то Находки, то Ласточки, то Дымки, то Судьбы… Просыпаешься и еще долго с удивлением разглядываешь своих соседей. Они дремлют тут же рядом и даже не подозревают, что минуту назад ты чувствовал их дыхание, ноги немели от напряжения и дыбилась жесткая шерсть».

— Я принесла тебе угощение. Ехала мимо и вот решила.

Угощение? Это слово ему знакомо. Орфею не терпится обнюхать сумку. «Откуда она знает, что я люблю арбузные корки?» Скользкие, крупные, они не умещаются в ее маленьких ладонях. Орфей трогает корки кожистыми губами, перебирает ими быстро-быстро, обнажая желтоватую каменистость зубов. Корки послушно хрустят. Рот наполняется чуть горьковатой, но все равно приятной сладостью.

— Все, — говорит Ада. Берет пакет за мягкие ушки и вытряхивает остатки семечек. — Мне пора, я только на минутку. Ты знаешь, он меня поцеловал, — вдруг говорит Ада и снова встряхивает пакет. — Мы знакомы всего две недели, а он уже лезет целоваться. Глупо. И вообще, что это? Прихоть избалованного вниманием человека или моя судьба? Все обратил в шутку: «Простите, я не хотел, так получилось». Глупо вдвойне. «Не хотел», «получилось» — так не бывает. А я вот очень хотела: пусть поцелует, подумаешь. Конечно, о таких вещах не предупреждают, но он мог бы что-то сказать. Я бы догадалась. И вот теперь все кончилось. А было ли что?

Орфей, посмотри на меня, ведь было, правда же, было? Как говорит мой папа: «Женское достоинство определяет истинную красоту чувства». Достоинство. Если что-то и было, почему он не разыскал меня тотчас? Забыл? Не хотел? Ничего не было.

Глаза Орфея излучали печальное согласие:

«Милая девочка, я сожалею о своем молчании. Он искал тебя. Желание не всегда поступок. Искал, но не нашел. Каждый день он приходил сюда, чтобы рассказать о постигших его неудачах. Людей трудно понять: сначала они переживают оттого, что ничего не знают или знают слишком мало друг о друге, но, стоит им узнать чуть больше, они становятся еще беспокойнее».

Женщина просунула руку меж решеток. Орфей послушно подошел, обнюхал руку, а рука ответно потерлась о его морду.

— Ну-ну, не скучай здесь без меня, — сказала женщина. И, уже не оглядываясь, пошла прочь.

Орфей приподнял голову, чтобы решетка денника не мешала ему видеть, как она идет, легко, пружинисто; если не видеть ног, то кажется, будто женщина плывет по воздуху.

ГЛАВА III

Проще всего сказать: «Ничего не произошло». Мама так и склонна думать: «Мимолетный роман, кто не увлекался».

Никогда не подозревал, что материнская любовь бывает столь обременительна. Маме нравится наша настоящая жизнь. О будущем мама заговаривает с неохотой, дает понять — подобные разговоры бессмысленны.

— Не понимаю, — говорит мама, — почему должно что-то меняться? Помилуй, я не ретроград, все придет, я в этом уверена. В настоящем ты подающий надежды архитектор, в будущем — надежда отечественного зодчества. А в остальном… Существую я — твоя мать, ты — мой сын. Нам больше никого не нужно.

— Это эгоистично, — пробую возразить я.

Мать не слушает, смеется:

— Глупенький, никто о тебе не станет заботиться так, как я.

Мать ухитряется не замечать моих любовных похождений. Собственно, похождений нет. Встречи, знакомства. В лучшем случае — письма ко мне, в худшем — письма от меня.

Все начинается внезапно. Не отдаешь себе отчета: зачем, что будет дальше? Плывешь по воле волн, во власти настроения, и отношениями-то не назовешь. Какие-то транзитные чувства. А тут — самостоятельный сюжет: есть завязка, просматривается конфликт, ожидается финал.

…Я уже собирался уходить, по привычке опустился на низенькую скамейку, вытянул ноги и закурил. Вообще, курить не разрешалось, но я был в раздевалке один. С завидной легкостью нарушил запрет.