Свадебный марш Мендельсона

Я многого ему не сказал. Мы встретились случайно, и наш разговор скорее неожиданность, мысли наспех.

Проступок всегда конкретен. Не существует всеобщей нечестности, подлости, как, впрочем, и доброты всеобщей не существует. Есть твоя доброта и доброта соседа. И всякое зло распределяется поименно. Ложь разновелика уже потому, что создавать ее и разрушать начинает один человек. Твоя ложь никогда не бывает меньше. Она лишь часть большой лжи. И трусость, она не делится по степеням, не может быть менее или более трусливой.

Я трогаю белый подоконник. По улицам несутся машины. И пыль на подоконник садится так быстро, ее не успевают вытирать. Провожу пальцем, остается видимый след, размашисто рисую буквы «жестокий человек». Дверь хлопает, вздрагивают стекла, я чувствую спиной прохладный воздух. Сдуваю пыль, слова пропадают. «Как хорошо, — думаю я. — С жестокостью покончено».

Я так увлекся рассказом, что забыл о существовании Брагина. Его же моя увлеченность нисколько не обидела, наоборот, он был рад ей, сидел молча, не меняя позы, считал, наверное, что его вопросы помешают мне, заставят как-то ориентироваться, приспосабливаться к его настроению, его отношению к услышанному. Брагин верен себе: «Первоисточник тем и хорош, что он вне нашего влияния».

Я кончил говорить, и лишь спустя минуту кресло заскрипело, выдавая присутствие сидящего человека.

— Интересно, — сказал Брагин, нервно потер руки и еще дважды повторил: — Интересно. Оч-чень интересно.

Я рад за свою память. Она не дала осечки.

И вот спустя месяц личное дело этого человека лежит здесь, в брагинском кабинете. Лежит себе смирно, излучает оптимизм.

Рядом лежит еще один листок. Брагин не полагался на свою память. Он все записывает. Напротив фамилии Серпишина помечено: «Мерзлый настоятельно рекомендовал…»

Значит, Брагин забыл о моем предупреждении. Минутная обида тотчас погасла.

Брагин вправе помнить и вправе забывать.

Нестареющий брагинский девиз: «Человеческое общение не терпит пустоты. Если не вы, то кто-то вместо вас».

«Кто-то вместо вас», — повторяю я машинально. Пробую ходить по кабинету, но чувствую, где бы я ни остановился, какая-то сила заставляет меня смотреть на брагинский стол.

Мерзлый, но почему? Единомыслие — пустой звук, если оно не рождает единодействия. Если эта рекомендация — довершение к разладу, пусть так. Досадно, но не смертельно. А если это демонстрация собственных воззрений, то… Вот именно, то назад пути нет. Это — конец.

Обозначилось русло раздумий. И мысли безостановочно двинулись по нему.

«Побуждения могут быть сверхблагородными, — рассуждал я, — но не они суть жизни, важны поступки». Сколько раз я изрекал эту истину, сколько раз я следовал ей. Отчего же у меня нет желания присягнуть на верность еще раз?

Не получается жизнь — значит, негодны принципы. Я еще этого не сказал, но уже подумал. А еще я подумал, что мерить жизнь только поступками — значит жить в мире полуправд, ибо правда максималистов есть правда усеченная. Поставить выверенный диагноз поступку можно, лишь зная побуждения. Мерить жизнь поступками проще. Это все равно, что думать: мир состоит из двух цветов, белого и черного. Иных цветов нет, а уж полутонов тем более. Упаси нас бог от промежуточности. Наша последняя встреча — поступок. А побуждения? Мы ничего не знаем о них. Догадываться и знать — понятия разные.

Брагин появился внезапно, еще весь во власти прерванного разговора, жестикулирует, что-то бормочет себе под нос. Увидел меня, обрадованно раскинул руки и, чуть приплясывая, приподымаясь на ногах, пошел мне навстречу, примеряясь заранее, как же он станет меня обнимать, такого высокого, непропорционального.

— Явился — не запылился из-за тридевять земель, из-за тридевять морей. А мы вас ждем.

Мой рассказ о командировке дотошен, и Брагин принуждает меня к этой дотошности, вопросам нет конца. А когда я стану собираться, он заметит мое беспокойство, как-то по-свойски потреплет меня по плечу, хотя до плеча моего Брагину надо тянуться, и скажет:

— А по мне так лучшее лекарство — выговориться. Я не настроен играть в кошки-мышки, выпалил тотчас же:

— Мерзлый рекомендовал настоятельно, но почему?

— Ах это… — Брагин подбежал к столу, схватил бумагу, перечитал написанное, сморщился, словно прочел что-то неугодное, и вдруг засмеялся:

— Бес попутал, бес попутал. Меня все машинистки клянут. Тут ведь трех слов не хватает. Мерзлый настоятельно рекомендовал прислушаться к мнению Волошина. А вам выговор: нехорошо чужие письма читать.

Как видишь, труднее всего заговорить о нас с тобой. Возможно, мешает понимание, что разговор последний, не хочется спешить. Слов не так много. Их надо положить основательно. Закрылась дверь, и ощущение другой жизни стало реальным. Где-то по пятам за мной, около плыл разноголосый новогодний гул. Я опустился на ступени лестницы; удивительно, впервые за последние десять лет я не спешил.