Свадебный марш Мендельсона

Никак не могу сосредоточиться. Главное, второстепенное — все перемешалось. Только, пожалуйста, не делай из меня упрямого ревнивца. Ты здесь ни при чем. Наша ссора с Артемом имеет свою историю. Я тоже жалею, что группа распалась. Стечение обстоятельств. Ты хочешь знать каких? Изволь. Брагину дают институт. Старик на распутье. Не знает: принимать предложение или отказаться.

Если думать о науке, ответ должен быть один — принимать.

Если думать о Брагине… Но о Брагине нельзя думать вне науки.

— Нужно время, — парирует Брагин, — а у меня его нет. Наука ждать не будет. Мне шестьдесят пять. Вы понимаете, что такое шестьдесят пять? Нет, не понимаете. В тридцать шесть это понять попросту невозможно. Это значит, дорогой мой, что каждый год, который я проживу сверх, я воспринимаю как некое везение. В чем прелесть мечты? В ее реальности. Вы согласны?

Брагин подходит к окну. Ветер дует порывами. Осень. Слышен скрип деревьев, они качаются на ветру. Цвета листьев не понять, грязно-зеленые, словно прихвачены ржавчиной, и верещат странно, позванивают, дребезжат, как жестяные листья могильных венков.

Брагин спохватывается, увидел то, что хотел увидеть.

— Я похож на эти листья, — говорит профессор, старательно подбирая слова. — У них вполне пристойный вид. Впрочем, это видимая благость. У этих листьев уже никогда не будет весны. Мечта, к которой ты не способен приблизиться. Экскурс в нечто. Абстракция. Ученый суть рационалист, ему претят абстракции. Однажды проснешься и вдруг поймешь: твои мечты уже не принадлежат тебе. Осуществлять их будут другие. Друг мой, это самое тяжкое пробуждение.

Стоило великих трудов переубедить старика. До сих пор я не уверен, что мне это удалось. Брагин капризен, может и передумать. Он не сказал «нет», но и не сказал «да». Выторговал наверху время на размышление.

Вечером Брагин позвонил мне домой. Я бестолково молчал, не зная, как отнестись к столь решительно заявленному брагинскому вниманию. На моей памяти это второй случай. Брагин заговорил нервно.

— Как вы думаете, зачем я вас беспокою на ночь глядя?

Мое невнятное «не знаю» его не удивило.

— Мне нужны не сочувствующие, а единомышленники; не попутчики, а команда. Вы готовы взяться за подбор этой команды?

— Я?! — Моя растерянность была искренней. — Я руковожу группой.

— Н-да. А я — проблемной лабораторией, кафедрой. Утром ваши доводы выглядели убедительнее.

Я почувствовал в его голосе жесткость. Сейчас он закашляется. И уже после этого доброжелательности не будет и в помине.

— Короче, — обрезал Брагин, — могу я на вас рассчитывать?

— Но профессор…

— Завтра. Я должен знать ваш ответ завтра.

Прерывистые гудки отбоя сверлят тишину.

Разговор в духе Брагина. Он даже не знает должности, на которую намерен меня пригласить. В его понимании это меркантилизм. И, начни я говорить об этом, Брагин побагровеет, и уже не остановить его порицающего порыва.

В моем распоряжении была только ночь. Я далек от того, чтобы подозревать какой-то злой умысел, однако время для телефонного разговора Брагин выбрал удачно. Мне не с кем посоветоваться.

Брагин повесил трубку, и тотчас перезвон кремлевских курантов оповестил полночь.

Меня не только стеснили в действиях, мне дали понять: наиболее целесообразным окажется то решение, которое я приму наедине с самим собой.

Думал ли я о группе? Разумеется, думал.

Утром ни свет ни заря я уже был в институте, поджидал Брагина. Я не собирался ставить никаких условий. Мои отношения с Брагиным исключали подобный шаг, но о группе следовало сказать, и я сказал.

Я вспомнил обстоятельства перехода группы под начало Брагина. Я вспомнил Хорятина и весь этот период назвал Хорятинским прессингом.

— Двое еще не защитились, — сказал я. — Они приглашены в группу мною. Я давал им гарантии!

Брагин хмыкнул, не посчитал нужным скрывать своего недовольства, торопливо подбежал к двери, проверил, плотно ли она закрыта. Брагину хотелось, чтобы я понял этот его жест как намек — разговор доверительный.

— Прими вы мое предложение, и ваши возможности помочь коллегам-неудачникам возрастут стократно.

— Но я, они… Это было единодушное желание! Мои материалы обрабатывала вся группа. Получается, что я ничем не отличаюсь от Хорятина.

— Отличаетесь, — парировал Брагин. — Он — крупный ученый, директор института, а вы — новоиспеченный кандидат, тяготеющий к чувственной демагогии.

Брагин тронул очки, сдвинул их ближе к глазам, на переносице отчетливо обозначился красноватый след, похожий на маленькую подковку.

— Мы попусту тратим время. Да или нет?

— Я не могу, посудите сами.

— Как угодно. Вы не сможете — сможет другой. До двенадцати я еще здесь. — Брагин давал понять: разговор окончен, но до двенадцати он еще готов ждать.

Смятение — этим словом лучше всего определить мое тогдашнее состояние.

Я непривычно торопился. Мне все время казалось: что-то упущу, не успею сказать.