Свадебный переполох

Арусяк подняла глаза и увидела, что женщина с башней на голове взяла льняную салфеточку, лежащую возле тарелки, расправила ее и постелила себе на колени. Арусяк смутилась, взяла свою салфетку и сделала то же самое. Елизавета Анатольевна в тот вечер манерничала, как никогда в своей жизни: промакивала губки салфеткой чуть ли не после каждого глотка, пилила ножом капустные отбивные и разрезала на мелкие кусочки и без того маленькие кабачки, аккуратно отправляя их в рот, каждым жестом демонстрируя свою принадлежность к высшему обществу. Арусяк следила за каждым ее движением, стараясь не пропустить ничего важного. Поведение Елизаветы Анатольевны в корне отличалось от тех правил, которые соблюдались в семье Мурадян, где достаточно было уметь пользоваться ножом и вилкой.

– Очень вкусный суп, спасибо. – Арусяк промокнула губы салфеткой, проглотив последнюю ложку варева, отвратительнее которого она никогда не ела.

– Он не только вкусный, но и полезный, – ответила Елизавета Анатольевна, и не успела Арусяк моргнуть глазом, как оказалась счастливой обладательницей еще одной тарелки отвратительного супа.

Предусмотрительный Тимофей, который сразу отказался от супа, поскольку хорошо знал, что это такое, ковырял вилкой в тарелке, совершенно забыв о приличиях, и посматривал на отца. Борис Иванович смаковал коньяк и рассматривал будущую невестку. Девушка нравилась ему все больше и больше. Когда же она героически проглотила вторую тарелку супа, Борис Иванович улыбнулся и подумал, что человек, съевший такое варево, да еще и похваливший его, достоин медали «За отвагу», а уж их сына – тем более.

Атмосфера стала менее напряженной, когда Елизавета Анатольевна предложила перейти в комнату и попить кофе. Арусяк уже спокойно вздохнула, понадеявшись, что самое страшное позади, если, конечно, в этом доме к кофе не подается брокколи, тушенная с медом, как Елизавета Анатольевна вдруг стала засыпать ее каверзными вопросами, к которым Арусяк совершенно не была готова. Вопреки всем ее ожиданиям, будущую свекровь не интересовали ни родственники Арусяк, ни ресторан Петра, которым она хотела похвастаться, чтобы собравшиеся понимали, что сын их берет в жены девушку вполне обеспеченных родителей, ни образование Арусяк и купленный диплом музыкальной школы. Елизавета Анатольевна осведомилась, знает ли Арусяк свою родословную, и если да, то до какого колена и не было ли в их роду представителей славных русских династий. Арусяк, наслышанная о том, что будущая свекровь превыше всего ценит в человеке титул и, если понадобится, вскроет ей вены, дабы убедиться в голубизне крови, призадумалась, посмотрела на Тимофея и решила, что небольшая ложь во благо не повредит. Набрав в легкие побольше воздуха, Арусяк неспешно и не без чувства гордости стала рассказывать о своих знаменитых предках до десятого колена, которые прославили не только свой род, но и всю Армению. Арусяк наплела такое, что Борис Иванович, доселе считавший, что знает историю Армении как свои пять пальцев, задумался и стал потирать лоб. Елизавета Анатольевна внимала Арусяк. Когда та закончила свою речь, записав в родственники и легендарного полководца Вардана Мамиконяна, и эпического героя Сасунци Давида, и композитора Комитаса, и даже художника Мартироса Сарьяна, чьи гены пробудились в тетке Офелии, глаза будущей свекрови загорелись, и она выпалила, что сгорает от желания познакомиться с родителями Арусяк как можно скорее. По сравнению с Настасьей, имевшей в своем роду одного сомнительного графа, Арусяк была благороднейшей изо всех смертных.

– Приходите к нам в гости, – предложила Арусяк.

– Обязательно придем, – улыбнулась Елизавета Анатольевна, провожая Арусяк.

– Ну, хорошая девушка, мне нравится! – воскликнул Борис Иванович, когда захлопнулась дверь за сыном и его будущей женой.

– Ты знаешь, а есть в этих картинах что-то сарьяновское, – прищурилась Елизавета Анатольевна, рассматривая «Арараты», купленные Тимофеем в тот день, когда он познакомился с Арусяк.

– Ты же говорила, что это мазня? – улыбнулся Борис Иванович.

– Нет, мазня, конечно, но что-то в этом есть.

Елизавета Анатольевна села в кресло и стала внимательно рассматривать картину.