– Лень, не дергайся. Мы ему и сейчас нужны. Сколько ты хочешь?
– Подождите, – обескураженно сказал Валентин. – Я же еще не показал вам видеозаписи и фотографии.
– Сам их смотри, – ласково ответил Саша. – Пока рука не устанет. Сколько ты хочешь?
– Пятьдесят процентов, – жестко сказал Валентин.
– Пятьдесят процентов чего? – недоуменно спросил Леня.
– Всего, – уточнил Валентин.
– Но это же... – вскинулся Леня.
– Это нормально, – успокоил его Саша. – Значит, пятьдесят, а нам по двадцать пять. Я думаю, нормально, Лень, – сказал Саша, давая другу понять, что он что-то придумал. – Да, – обратился Саша к Валентину, – но хотелось бы гарантий, что ты не придешь вечером и не попросишь восемьдесят процентов.
– Но мы же цивилизованные люди, – с достоинством заметил Валентин.
– Ах, извини, забыл. Совсем из головы вон, – сказал Саша.
– Ну, тогда договорились, – подвел черту Леня.
Валентин поставил на стол кейс, повернулся и пошел.
Ни Саша, ни Леня не проявили к кейсу ни малейшего интереса, и его вместе с грязной посудой унес официант, взяв за ручку через салфетку, чтобы не оставлять своих отпечатков пальцев.
Ночь шорохов полна
Лунной ночью дворец Гугенройтера выглядел как декорация готического триллера: клубы тумана, струившиеся сквозь ветки сада, напоминали о мире ином, где царствует печаль, ибо там известно уже все, что здесь только вынашивается в головах, полных неоправданного оптимизма, там сон предвосхищает явь, а явь выглядит как сон.
Леня и Саша коротали вечер у камина, скрашивая отсутствие дам присутствием алкоголя.
За неторопливым распитием под разговор они и не заметили, как в комнате появился посторонний. Он подошел к столику, на котором стояла выпивка, и посмотрел, что пьют друзья.
Леня и Саша, отвыкшие от хамства, молча изумленно уставились на Золотую Звезду Героя Советского Союза на негнущейся груди темно-синего пиджака гостя, обсыпанного перхотью.
– Ты кто, дядя? – наконец нашелся Саша.
– Александр Сергеевич, – сказал Александр Сергеевич, сел в свободное кресло и налил себе водки.
– Пушкин? – спросил Саша.
Александр Сергеевич отрицательно покачал головой.
– Грибоедов, – подсказал Леня.
– А вот и нет, молодые люди. Моя фамилия – Достоевский.
– Значит, у вас и здесь все... – Леня показал, что все кругом схвачено.
Генерал подтверждающе кивнул и ловко опрокинул рюмку.
– Хорошая штука, – сказал он одобрительно про водку. – А ихнее не пейте. От него не стоит. Ну да ладно. Короче. Я по поводу фонда...
– Это наезд? – поинтересовался Саша, пугаясь собственной догадки.
– Ты, сынок, наезда настоящего не видел. – Генерал снова налил себе водки. – Я же к вам не по службе пришел, а по зову сердца. Как русский к русским... – Он посмотрел на Леню и добавил: – Народам. Не по чину кусок хватанули. Да... А чего мы сидим? Выпьем за знакомство.
Из открытого окна дворца Гугенройтера грянула песня «Ой, мороз, мороз». Несколько тяжелых черных птиц испуганно взлетели со скрюченных веток парка и некоторое время, пока не привыкли к мелодии, кружили над деревьями. Песня плыла над долиной с медленно вращающимися, как во сне, крыльями мельниц, над сонными каналами с уснувшими в ночном тумане баржами.
– Кстати, о наездах, – начал Леня, в очередной раз разливая полюбившуюся генералу водку.
– Слушаю, – с трудом сосредоточиваясь, сказал генерал и хотел изящно опереться на сервировочный столик, но тот предательски уехал из-под его руки, и Александр Сергеевич чуть не ударил лицом в ковер.
– Все ваши заботы рискуют оказаться пустыми хлопотами, ведь фонд может накрыться в любой момент. Есть у нас такой Вилли...
– Токарев? – моментально догадался генерал.
– Нет, Педерсен.
– Ну и что? – спросил беззаботно генерал.
– А то, – сказал Леня. – Роет под нас, угрожает разоблачить как нормальных мужиков...
– То есть бабников, – пояснил Саша.
– А фонд, наш фонд, – уточнил Леня, почтительно приобняв генерала, – этот Вилли Педерсен хочет оставить себе.
– Хапнуть, – уточнил Саша.
– А вот это он видел? – Генерал изобразил руками непонятно что.
Леня и Саша отрицательно помотали головами, Педерсен наверняка ничего подобного не видел, и если бы увидел, то тут же на месте умер бы от ужаса.
– Мне все про это дело было известно, – привычно солгал генерал. – Все под контролем. Будем работать в этом направлении.
Люди в темно-синем
На стенах кабинета висели портреты сидящих за столом людей с фамилиями, известными всему миру: Толстой, Некрасов, Лермонтов, Пушкин, Шекспир, Диккенс, Хемингуэй, Достоевский.
Шло оперативное совещание, которое вел Начальник. Фамилии у него не было, вернее, их было столько, что упоминать их все не имело никакого смысла.
– А теперь товарищ Достоевский доложит нам о ходе операции по фонду Гугенройтера. Пожалуйста, Александр Сергеевич.
– В настоящее время владельцам фонда Кузнецову и Левину угрожает шантаж со стороны секретаря фонда Вилли Педерсена.
– Чем шантажирует? – заинтересованно спросил Толстой.
– Тем, что они ненастоящие гомики.
– А на самом деле? – спросил Начальник.
– Конечно, ненастоящие, – ответил Достоевский.