Свалка

Бейли вспомнился Баттеруорт в его ореоле отрешенности.

— Мы в безопасности, пока кто–нибудь не выключил питание. Но — что, если кончиться энергия? И как мы будем платить за техобслуживание?

— Мы ведь теперь богаты, Джим, — напомнила она. — И все так же в силах зарабатывать на жизнь. Можем работать в реальном мире в телах роботов или посредством дистанционного управления. Да как угодно! Мы можем все, что могли раньше. И даже больше.

Непреходящий энтузиазм ее оказался заразительным. Он действительно хотел поверить во все услышанное.

— А что с Дэймоном?

Она отвела взгляд, точно именно этого вопроса и боялась.

— Может быть, тебе будет трудно примириться с этим… Я все думала, как лучше объяснить, но…

— Скажи, — перебил он ее, — что с моим сыном?

— Прошло почти двадцать лет, — сказала Шерон.

И тут же Бейли услышал, как позади отворилась дверь. Он повернулся в кресле. В комнату вошел человек лет двадцати пяти; черные взъерошенные волосы, округлое дружелюбное лицо, выразительный рот… Широкими шагами направился он к Бейли. Он был несколько смущен, словно далеко не так уверен в себе, как пытался продемонстрировать.

Бейли вопросительно взглянул на Шерон.

Она без лишних слов кивнула.

Только теперь Бейли обнаружил, что рот его раскрыт от удивления. Смущенный, он сомкнул челюсти. На глаза снова навернулись слезы — наверное, от облегчения…

Молодой человек шагнул к нему и протянул руку.

— Привет, пап.

ПРИМЕЧАНИЯ К СХЕМЕ MARHISа:

External command console = внешняя консоль

Natural language procesing = распознаватель естественного языка

Telecom and external monitor = телекоммуникации и внешний мониторинг.

Object catalog = каталог объектов

Environment catalog = каталог сред

Sheered domain = общее дисковое пространство

Personal domain = личное дисковое пространство

Stimulus converter = конвертер стимулов

Output interpreter = интерпретатор вывода

Low–level interpreter = низкоуровневый интерпретатор

Unassigned = свободно

Physical statys monitor = мониторинг физстатуса

Envir. manager = менеджер среды

Autonomic monitoring and feedback =

Operating system and command interpreter = оперативная система и интерпретатор команд.

К вопросу о катастрофе

ИСХОД.

Какая именно катастрофа произойдет на Земле, мне, в общем, все равно — главное, чтоб я один остался на опустевшей планете, свободен и невредим. Если какая–нибудь страшенная эпидемия — у меня чисто случайно оказался иммунитет, если Армагеддон — я смог отсидеться в самом глубоком бомбоубежище… Словом, в любом случае можно найти лазейку. А нужно мне немного: чтоб я был свободен наедине с миром, чтоб не вязнуть больше в этой всеобщей суете, называемой общественной жизнью, чтоб не было больше этой нудной монотонности, когда ни один месяц ни на йоту не отличается от остальных, где времени будто вовсе не существует, а действия все до единого условны и полностью лишены смысла, а палящее солнце врывается в окно и насквозь прожаривает всю комнату за исключением потолка, и серебристый свет его льется сквозь громадное пыльное стекло, и глянцево сияют крышки расставленных ровными шеренгами столов…

И вот я — наконец–то! — свободен от всего этого. Мне никогда больше не смогут досадить все эти — фу–ты ну–ты, ножки гнуты — они безвозвратно канули в прошлое, а я обрел–таки ту самую свободу, о которой было столько разговоров до катастрофы.

КАК ЭТО КОНКРЕТНО ДОЛЖНО ВЫГЛЯДЕТЬ.

Вот я присоединяюсь к червям — единственным отныне посетителям супермаркетов — и живу себе без забот на бренных останках Государства Всеобщего Благосостояния. Нахожу брошенный вертолет и парю над разбитыми лицами разрушенных городов, точно какой–нибудь нелепый допотопный птеродактиль. Париж! Транспорт, от которого раньше не продохнуть было на улицах, ржавеет теперь на земле… Бетонные зубы Нью–Йорка, изъеденные ветрами, будто кариесом, пробиваются сквозь серый утренний туман… Шагами гиганта меряю я сей всепланетный музей цивилизации, споткнувшейся на банановой кожуре катастрофы в неумолимом своем стремлении к прогрессу и свернувшей себе шею. И образы прошлого клубятся вокруг меня, будто мягкие хлопья синтетического снега…

Вот я стою у одного из углов Рокфеллер–Сентр, и душное, жаркое марево медленно струится вверх в столбах солнечного света… Дорожная пыль скрипит под моими башмаками… Машины с облупившейся краской осели на спустивших баллонах… Магазины разгромлены; содержимое их догнивает на тротуарах… Вот я швыряю пустую бутылку в окно — и вижу, как треснуло стекло, расколовшись на фоне ватной, гробовой тишины…

Вот я в Детройте, прыгаю по ржавым автомобилям, и при этом я–просто человек, последний человек, со смехом повергающий в прах остатки машинерии, порожденной технологической культурой. В ресторане, отделанном красным пластиком, робот–официант подает мне радиоактивный ужин… Я существую, питаясь останками цивилизации — той самой, которую всегда представлял себе страшенной громадиной, нависшей над моей головой, тяжеловесной и необъятной, готовой в любую секунду раздавить меня, будто песчинку!

НОСТАЛЬГИЧЕСКАЯ НОТКА.