Сват из Перигора

Бабку и деда Ива Левека свел рок, сделавший их окончательную разлуку еще более трагической. Зубодерша без лицензии, бабка также курсировала по рынкам и ярмаркам в красно-белом фургоне, притягивавшем к себе даже большие толпы, чем самый искусный фокусник. На крыше фургона постоянно сидели трубач и тромбонист, чья роль заключалась не только в том, чтобы зазывать клиентов воодушевляющей музыкой, но чтоб заглушить вопли тех, кто взбирался на борт и, пристроив голову меж внушительных бедер зубодерши, отдавался на милость ее железных клещей. Всякий раз, когда судьба сводила молодых людей в одном месте, зубодерша и поросячий дантист предавались страсти в глубине фургона до поздней ночи, и музыкантам приходилось дудеть еще громче, заглушая их вопли восторга. Вскорости она забеременела. Но пожениться бабка и дед так и не успели: поросячьего дантиста сразила болезнь, свирепствовавшая тогда по хлевам и загонам. В считанные дни кожа его приобрела оттенок столь же забавный, что и у его хрюкающих пациентов, и через некоторое время он умер. Опасаясь за жизнь ребенка, равно как и за собственную репутацию, мать отдала малыша своим родителям, которые жили в Амур-сюр-Белль. Мальчик — отец Ива Левека — больше ее не видел.

Окончив рассказ, отец налил себе бокал красного, велел сыну никогда никому не передавать эту историю и с тех пор ни разу не упоминал о своих родителях.

Несмотря на юные годы Ив понимал, что всю жизнь отец его страшно страдал, неся на себе тяжкий груз незаконнорожденности. И когда через несколько месяцев тот спросил сына, чем он собирается заняться в жизни, юноша — в надежде восстановить чувство собственного достоинства родителя — без колебаний ответил, что хочет быть стоматологом. На глазах отца сын преуспел в выбранной профессии, со временем став самым богатым человеком в Амур-сюр-Белль. Однако успехом своим Ив Левек был обязан вовсе не унаследованному таланту, а обычному стечению обстоятельств, ведь он был единственным дантистом на всю округу, ибо все остальные его сверстники в поисках лучшей доли обосновались в больших городах. Но вместе с относительным богатством пришла и забота о его сохранении, и до отца не раз долетали слухи о сыновней скаредности, которые он решительно опровергал вплоть до самой своей смерти.

…Заранее отменив всех пациентов, дабы подготовиться к обеденному свиданию, дантист поднялся с кровати и в надежде поприжать бурлящий кишечник приготовил завтрак из двух яиц всмятку и шести пухлых спаржевых дротиков из огорода Жильбера Дюбиссона. Почтальон вручил ему овощи в качестве взятки, дабы Ив Левек обходился с ним понежнее в зубоврачебном кресле. Дантист ждал этого подношения с тех самых пор, как унюхал их отчетливый аромат в парах мочи Жильбера Дюбиссона, поднимавшихся из-за дуба.

Окуная спаржу в желток, Ив Левек думал о единственной женщине, которую по-настоящему любил. Разумеется, с тех пор были и другие. Но, несмотря на пять лет упорных поисков, ни одна из них так и не смогла возбудить в душе стоматолога такого же буйства чувств, что он испытывал к своей бывшей жене. Брак их рухнул не от ударов жизненных молний — его медленно, но верно подточили полчища бытовых термитов. Мелкие обиды накладывались одна на другую, пока в один прекрасный день не превратились в неодолимую гору. К моменту, когда супруги расстались, дантист был настолько взъярен, что не мог поверить, каким идиотом он был, женившись на этой женщине. Однако с годами гнев ослаб, Ив Левек взглянул на свою бывшую совсем другими глазами и горько пожалел, что позволил супруге уйти. В надежде, что им удастся начать все сначала, он восемь месяцев потратил на ее поиски. Но когда ему все-таки удалось выйти на ее след, оказалось, что та отпустила волосы и вполне счастлива замужем за человеком, который не имеет ничего против ее бесконечной болтовни по телефону и с чьей привычкой ставить пустые бутылки назад в холодильник она тоже спокойно мирилась…

Остаток утра Ив Левек провел, сидя на нижней ступеньке лестницы и тщетно пытаясь придумать тему для вдохновенной беседы. Потерпев полное фиаско по всем статьям, он взял книгу и попытался читать, но поймал себя на том, что не понимает ни слова. Когда в итоге пришло время собираться на встречу, он нагладил джинсы и белую рубашку, оделся и подошел к зеркалу гардероба. Однако чуть небрежного и где-то даже молодежного вида, на который он так надеялся, не получилось. Из зеркала смотрел сорокадевятилетний очкарик-дантист с прической хоть и являвшейся последним писком парикмахерской моды, но всякий раз заставлявшей Ива Левека вздрагивать от неожиданности, когда он видел свою чешуйчатую голову.