Марфида убивалась по мужу долго. Да и оттаяла оттого только, что на сына ей повезло: Митька за хозяина в доме стал, а она вместо него за ребенка.
Павла Ивановна осуждала Марфиду и раньше, когда Тиша живой еще был. Кроме печи, ничего Марфида не видела. Корову и то Тиша управлял. Белье на реку — позор-то какой! — полоскать бегал. Огород вспашет и обсадит, а Марфида знала только обед готовить да деток рожать.
— Испроказишь ты, Тихон, бабу, — укоряла Павла Ивановна зятя.
— Успеет еще, наработается, — отмахивался он.
И как в воду смотрел: успела. Хорошо — Митька пошел в отца, а то бы хватила горюшка по самые ноздри. С четырьмя-то ребятами.
Одно плохо было: своеволен Митька, никого в грош не ставит. Задумает что — не переубедишь. Упрется — и все, на своем стоит, хоть убей.
Тут уж верно, какой он Вася Коряга. Вася выпьет стакан и огрузнет, как корягу с места не сшевелить. А Митьку и трезвого-то не удержишь на месте. Уж о пьяном и речи нет.
Надумал в Березовку переезжать — всей деревней отговорить не могли.
— Митька, дом-то у тебя как картинка теперь, ну-ко все обладил. А в Березовке-то на пустое место совсем…
— Митька, ну-ко трактористы в колхозе по столь зарабатывают, от добра ведь не ищут добра…
И Павла Ивановна подпевала:
— Меня-то, старую каргу, на кого оставите?
— Тебя, Ивановна, смогать не будешь, так тоже в Березовку перевезем.
— Чего ты потерял в этой Березовке?
А ему толком и не объяснить: заладил одно — в район поеду, там веселее, кино каждый вечер…
— Да когда тебе по кинам-то ходить? Три младших сестры на шее как чирьи. Да и свою семью заведешь ведь скоро. Жена никуда не отпустит.
— Чего? — скривился Митька. — Уж со своей-то бабой как-нибудь совладаю и пикнуть не дам.
И все равно, скорей бы женился, думала Павла Ивановна: как ни хорохорься, а пообрежет крылышки-то, пореже в рюмку заглядывать будешь.
Павла Ивановна ногами перекрестилась бы, если б Митькиной женой стала Вера. Таких-то девок днем с огнем не найдешь. Будь в Раменье парни, так сто раз к ней посватались бы. Хорошо, что Вериных ровесников нет. Хорошо, что чужим ребятам на глаза не попалась, а то давно б увезли.
Павла Ивановна не раз бегала к племяннику в Березовку, и фотографию-то Верину показывала, и Марфиду-то привозила в гости, чтобы своими глазами посмотрела на будущую сноху, а Митька как стоеросовый пень. Смеется, и только.
Слава богу, собрался все-таки. Так опять как пьянчужка Пантюха, и язык на плече. Хоть укладывай спать.
Ивановна даже обрадовалась негаданной мысли:
— Спать, Митюшка, спать давай.
— Я свататься приехал, не спать, — заартачился Митька. — Мы с Колей Ванечкиным на Красавино тес привезли. Он меня дожидаться будет. Мы с ним об заклад на поллитровку сбились, что я твою квартирантку высватаю.
У Павлы Ивановны сила сразу из ног ушла. Уж вроде бы легче пушинки тело, а ноги не держат. Подкашиваются — и все. Ивановна уперлась руками о стол и — бочком, бочком — присела на лавку.
— Митя, да ведь такая девка, а ты шутить удумал…
— Ивановна! — обиженно сказал Митька. — Я не шутить, я всерьез буду свататься.
— А всерьез, так выбрось из головы Ваню Колечкина.
— Колю Ванечкина, — поправил Митька.
Но Ивановна его не хотела и слушать.
— Собака ты этакой! — ворчала она. — Возьму вот ухват, так узнаешь, как об заклад-то сватаются. Ишь, нашел дружка, Ваню Колечкина. Да я вместе с Ваней обоих вас…
— Ивановна! — предостерегающе поднял руку Митька. — Давай пока без ухвата. Не хочешь Колю Ванечкина — возьмем Манюню в свидетели.
— Ну и борона! — Павла Ивановна в сердцах чуть не сплюнула: какой из Манюни свидетель? Зачем над дурочкой потешаться, и без того богом обижена. Ивановна выговорила бы Митьке за это, да услышала: на крыльце кто-то сметает с валенок снег. На мосту скрипнули половицы. И, потому что скрипнули они легко и резво, Павла Ивановна поняла: возвращается Вера. — Ты вперед меня не суйся, — зашептала она. — Я начну.
Она оглянулась на Митьку: сидит лохматый, будто и расческа ни разу в голове не бывала.
— Волосья пригладь, — подсказала Ивановна Митьке и испугалась, заметив на столе веер открыток. Сгребла их в кучу — да на кровать под подушку.
Вера вошла в избу, увидела незнакомого парня, взглянула на стол — а там две поллитровки — и поняла сразу, что за гость у хозяйки.
Ивановна ей о своем племяннике столько напела, что Вера узнала б его, если б и фотографии Митькиной не видела. А Митькины фотографии у Павлы Ивановны в каждом простенке.
Вера поздоровалась, прошла в горницу, а Ивановна — следом за ней. Раздеться не дала, на ухо зашептала:
— Свататься приехал.
А сама стоит, низенькая, сухая, и — нет счастливей ее — улыбается.
— Ну, Вера, не дай промашки… Платье-то другое надень… Не это, не это, у тебя где-то в полоску есть, оно к лицу тебе… В шкафу, кажись, было. Нет, на стуле, на стуле оно.
Она суетилась, словно сваты прикатили за ней, словно ей самой надо было понравиться жениху.
— Ты переодевайся, а я на стол соберу. — И побежала из горницы, на каждом шагу оглядываясь и подмигивая Вере.