«Свеча горела…» Годы с Борисом Пастернаком

Похоже, справедливо утверждение о том, что чем глубже и интеллигентнее человек, тем более он находит вокруг себя интересных людей; и лишь ограниченные люди не замечают различий между людьми.

Сын Люси Поповой поздравил Б.Л. с днем рождения и приложил рисунок, на котором изобразил Б.Л. так, как он его представлял. Шестнадцатого февраля пятьдесят девятого года Б.Л. благодарил семилетнего малыша:

Моему отчиму С. С. Бастрыкину Б.Л. писал:

[33]

‹…›

Мне очень дорога надпись на «Докторе Живаго»[34].

«Слепая красавица»

Замысел пьесы возник у Б.Л., очевидно, очень давно, в начале войны.

Сам же он напишет пьесу,
Вдохновленную войной, –
Под немолчный ропот леса,
Лежа, думает больной.

Там он жизни небывалой

Невообразимый ход
Языком провинциала
В строй и ясность приведет.

А в варианте стихотворения «Старый парк», подаренном Борей А. Гладкову, была еще и такая строфа:

Вся его мечта в театре.
Он с женою и детьми
Тайно года на два, на три
Сгинет где-нибудь в Перми…

В последние свои осень и зиму он начал «Слепую красавицу», пьесу о крепостной, незрячей России. Много думал и работал, но в то же время жаловался, что больше двух часов писать не может. Мне он твердил:

– Надо работать, надо работать!.. Надо докончить ее в этом году!

В пьесе Б.Л. хотел дать свое понимание свободы и преемственности культуры. Вначале это предреформенные разговоры о свободе, проблемы социальной свободы, взятые исторически и национально. Потом реформа осуществляется, и становится ясной призрачность общественных свобод вообще, и подтверждается, что человек свободен лишь в творчестве.

Так в пьесе должен рассуждать крепостной актер Агафонов.

Б.Л. часто повторял, что сейчас неважно, хорошо или плохо он напишет пьесу:

– Я пишу для себя, как роман; меня привлекало это время: неволя и вместе с тем – где-то близкое освобождение; и на фоне этого судьба художника-актера, на том рубеже, где кончается крепостное право и начинается другая жизнь.

Рядом с актером Б.Л задумал домашнего учителя, будущего народовольца; в пьесе должно было отразиться время, судьбы и события (например, покушение на Александра II) и судьба большой любви.

Б. Л. Пастернак в последний год жизни

Однако для пьесы требовалось много времени, а переписка едва ли не со всем светом встала ей поперек дороги.

Иногда он по-детски вздыхал:

– Если б можно было проснуться и увидеть пьесу написанной…

Когда его спрашивали: в каком состоянии находится пьеса? – он отвечал:

– Перед тем как оклеивать стены обоями, их оклеивают газетами. Сейчас пьеса – это газетный слой.

Написаны были тогда только пролог и третья-четвертая картины первого действия. Это 169 больших листов, написанных фиолетовыми чернилами (Б.Л. больше всего любил писать простым карандашом, и даже не карандашом, а маленьким огрызочком, ну в крайнем случае школьным пером № 86; авторучек не признавал вовсе).

Борису Зайцеву в Париж 4 октября 1959 года:

Жаклин де Пруайяр в Париж 22 декабря 1959 года:

Примерно в те же дни в деловом письме, связанном с улаживанием сложных отношений между Пастернаком и его итальянским и французским издателями, я писала Джанджакомо Фельтринелли: «Теперь сообщу Вам нечто приятное. Я все время относилась недоверчиво к новой работе Б.Л., к пьесе из времен крепостного права в России. Во-первых, я думала, что Б.Л. будет ограничивать жанр, потом пугал материал. А вот теперь скажу Вам с уверенностью, что новая пьеса будет произведением, так же связанным с его судьбой и художественной сущностью, как был роман. Пока – это драматическое динамическое яркое повествование, из которого будет выкроена пьеса для театра. Язык колоритный, каждое слово играет, положения острые, сценичные. Все это для меня – первой его слушательницы – было такой неожиданностью и подарком. Собственно, до окончания ему два месяца работы. Поэтому ему должна быть предоставлена возможность посвятить себя целиком этой работе и не стоит мешать ему деловыми спорами».

И чуть раньше в письме к Серджио Д'Анджело: «Б. читал мне куски пьесы. Я рада сообщить Вам, что жанр его нисколько не стеснил, есть в ней места совершенно изумительные – где его талант во всю силу, слушала я с раскрытым ртом и неослабным вниманием. Моего ослепления тут нет – я совершенно в пьесу не верила и даже боялась…»

Я не знала, что до начала смертельной болезни оставались дни, до смерти – три месяца.

27 апреля 1960 года утром Б.Л. писал мне в записке:

Б. Пастернак в Переделкине, 1958. Фото Дж. Кука

И уже совсем больной, пятого мая, он снова беспокоился о пьесе:

[35]