Свеча мертвеца (СИ)

Наверное, будь я в полном сознании, я бы разревелась. А так — будь благословенен изобретатель общего наркоза! — только вдруг вырубилась на ровном месте.

По пробуждению глаза уже открывались, хоть и не полностью. В получившейся щелке помещался идеально белый потолок и вентиляционная решетка. Идеально белая. Судя по теням на стене, мне поставили капельницу — древнюю, павеллийского образца. На Иринее такими не пользовались.

Интересно, мне померещилась Лика — или то, что я выжила и опять лежу в павеллийской медицинской капсуле?

Ритмичный писк снова учащался. Неестественное безразличие никуда не делось, и в какой-то степени я, наверное, была этому рада — ровно до того момента, как начала прокручивать в голове свое первое пробуждение.

Ликин голос я помнила отчетливо. А вот сказанную ею фразу осознала только сейчас.

Она помнила, как меня зовут!

Я не выдержала — и все-таки повернула голову.

Горло взрезало бритвенно-острой полосой боли, но сквозь пелену навернувшихся на глаза слез я еще успела разглядеть, что в единственном кресле спит, свернувшись беззащитным клубочком, серая от усталости Мира. Потом я, кажется, хлюпнула трубкой, почти беззвучно закашлялась — и снова отключилась, не успев даже испугаться удушья.

Третье пробуждение привнесло приятное разнообразие.

Я очнулась от того, что что-то зашипело — должно быть, открылась герметичная дверь бокса — и нестерпимо сдержанный голос поведал:

— Я подежурю. Иди, он без тебя встать пытается и ругается так, что врачи восторженно записывают.

— Встать?! — едва не взвыла Мира, уносясь с такой скоростью, что вопль завершала уже откуда-то из коридора — во всяком случае, звучал он уже гораздо тише.

На этот раз я поостереглась поворачивать голову, но глаза все-таки открыла, снова внимательно изучив предоставленный мне вид — потолок и белая решетка. Даже освещение не поменялось.

Потом в поле зрения появился лично Его Высочество, красочно перемазанный в крови. Я вытаращилась, едва не подскочив, но он только улыбнулся — безумно ранимо, виновато и натянуто. Кажется, то, что он до сих пор не повесился, можно было считать личной заслугой всех его воспитателей и учителей разом. В самом деле, не мог же принц прохлаждаться в петле, когда тут жрица не припахана, доктора не запуганы и Рино не при деле?

— Это чужая, — «успокоил» меня Третий и, продолжая улыбаться, машинально попытался оттереть кровь с рубашки. — Здравствуй.

Я хотела заговорить с ним. Сказать: жизнь продолжается, несмотря ни на что. Сказать, что теперь у нас снова есть выбор, и он вовсе не обязан на мне жениться, что бы ни твердили ему советники по поддержанию образа в прессе. Кроме того, принц сможет помириться с отцом и спокойно обсудить с ним, что делать дальше.

Ну и, наконец, чем винить себя во всех грехах, лучше бы принес мне голову того ублюдка, который убил моего ребенка! Я даже на голубой каемочке на блюде настаивать не буду!

Но сказать я, разумеется, ничего не смогла. Интубационная трубка в трахее — вообще безотказное средство борьбы с женской болтливостью.

Поэтому пришлось протянуть к нему руку и терпеливо дожидаться, пока Его Высочество догадается ее взять — сама я на такие сложные телодвижения еще не была способна.

— Я должен извиниться перед тобой, — тихо сказал принц и поднес мое запястье к губам.

В моем распоряжении из всех средств общения была только мимика — и та не слишком выразительная из-за отека. Поэтому я ограничилась тем, что демонстративно закатила глаза и сделала вид, что мурашки у меня по коже не бегают. Ну вот ни разу.

— Да, снова, — виновато кивнул Третий, преотлично меня поняв. — Я… тебя ранили в живот. Я приказал вставить трубку, пересадить зародыш в инкубатор и только потом позволил сделать укол и наложить швы. Мира согласилась помочь с последствиями двойной операции и повреждениями внутренних органов, если это будет в ее силах, но, разумеется, после того, как вытянет Рино с того света, — сообщил принц и прижался щекой к моей руке. — Я понимаю, что не имел права принимать подобное решение единолично, но у меня не было возможности обсудить ситуацию с тобой. Я надеюсь, ты сумеешь понять, почему я так поступил.

Я чуть трубку в него не выплюнула.

Он приказал отложить жизненно важную операцию, разрезать меня, вытащить ребенка из моей, черт подери, рассеченной матки — в условиях павеллийской, так сказать, медицины, без моего согласия, не потрудившись поставить меня в известность! Держу пари, еще и маме с папой не сообщил и не посоветовался!..

Но если бы он позволил себе смалодушничать и промедлить, перекладывая ответственность на врачей и родственников, ребенка я бы потеряла однозначно.

Кажется, я начинала понимать, почему Его Величество никогда не сообщал о принятых постановлениях лично.