Свеченье слов. Поэтические произведения

Лучшее, что дало мне занятие поэзией, это чудо процесса появления из неизвестности стихотворного образа в том необыкновенном сочетании слов или строк, которые составляют его. И здесь — в новом смысле (или даже отсутствии его), в загадочном звучании и ритме для меня открывается что-то доселе невиданное и непостижимое. Чаще всего, хотя и не всегда, их явление случается со мной в том сумеречном промежутке, что между явью и сном. И тогда усталое сознание, только что родившее на свет эти неожиданные словобразы, утомленно, но упрямо борется с необходимостью сделать усилие и записать их на бумагу — в темноте, на чем попало, — потому что если этого не сделаешь, то они пропадут, канут; табуны слов все затопчут, унесут обратно в нивезде.

По мере написания стихотворения более определенная форма выявляет контуры образа поэтического мышления и душевного строя. Это процесс небыстрый, в нем чередуются спонтанность и концентрированное размышление, и в нем также немало самосомнения. Акт творения сливается с мыслящим переживанием. Конечно, когда я не пишу стихов, то я в состоянии говорить вполне здравые вещи, что-то обобщать, решать и «поступать как все», т. е. следовать известным стереотипам осмысления фактов жизни. Многие люди в моем положении, вероятно, делали бы это намного лучше. Но в таком случае они не рисковали бы писать стихи, что было бы с их стороны очень здравомысляще. Мне же именно это нужно для того, чтобы лучше разобраться в других вещах, помещенных в Главную вещь — в меня. Тут, одновременно, вступают в силу законы формы (или даже капризы формы) и свойства материала. Эти две стороны в современном искусстве особенно сближены. Например, перефразируя «в начале было слово» на «в начале слова был его корень», добавим: «беда, или синтаксический потоп его поглотит». Я согласен, что, в конце концов, синтаксис призван конструировать поэтическую речь, наподобие того, как полет конструирует птицу. Но само слово для поэта есть материал осуществления его снов, и оно резонирует своим неповторимым индивидуальным звучанием, тайно избирается поэтом — и совсем не только из-за его смысла. Самый выбор того или иного слова есть результат интимного и необъяснимого предпочтения. В своей жизни всем нам, почти на каждом шагу, приходится делать выбор, и мы делаем его часто бессознательно и неизвестно по каким причинам. У поэта квинтэссенция выбора, как осуществление воли, проявляется при выборе слова в своем чистом, хотя и неуловимом качестве.

Нередко говорят, что когда принимаешь чрезвычайно важное решение, то кажется, будто в решающий момент тобой руководила какая-то сила. Что ж, поэт усмехается на это, частица этой силы у него «в пальцах». И, в этом смысле, поэт, как и предсказатель, если не соучастник, то немного подручный судьбы — пускай только в составлении легких поэтических фраз. Но ведь остальные люди только составляют тяжеловесные, обремененные бессмысленным смыслом прозаические предложения.

Выбор, прыжок — и мы брошены в мир, нам непонятный. Да ведь не очень-то понятны и мы сами! Обычно, несмотря на это, мы функционируем, живем и действуем, даже обо всем судим (себя стараясь судить поменьше). Когда же при создании стихотворения что-то на глазах возникает, вылепливается, то эта непонятность делается все более выпуклой и наглядной, словно загадочность бытия (обычно расплывчатая) через поэтическое слово, как сквозь увеличительное стекло, приближается к нам вплотную, окружает нас и, становясь более досягаемой, постепенно или внезапно входит в состав нашего существа.

Олег Прокофьев

Стихотворения 1959–1971

«Мрачный цикл и шесть других стихотворений» (1959)

1

Над затылком огромное небо
Только солнце слепит слева

Земля под ногами резина

Вселенная пустая корзина

Ягодой я там катаюсь

Выйти оттуда пытаюсь

2

Сотрешься в век цензуры
и ракет.
Наденешь, словно шкуру,
этот бред.

Возьмешь с собой обманы

теплых губ,
Чудовищных, как раны
тех, кто люб.

Казенный призрак брешет —

хода нет.
Потом уйдет, как леший,
в лес газет.

Один гуляй на воле

полный срок.
С такой овцы довольно
шерсти клок.

3