Свечи сгорают дотла

— В Сингапуре. — Конрад поднял бледную руку и неуверенно обозначил в воздухе какую-то точку, словно отметил в космосе место, где когда-то жил. — Но это только в последние годы. До этого я был в глубине полуострова, среди малайцев.

— Говорят, — генерал высоко поднял рюмку с вермутом, приветствуя гостя, — тропики выматывают и старят.

— Страшное дело, — подтвердил Конрад. — Десять лет жизни забирают.

— Но по тебе не скажешь. Добро пожаловать!

Старики опорожнили рюмки и сели.

— Правда? — спросил гость, опускаясь в кресло у камина — в то, что стояло под часами. Генерал внимательно следил за его движениями. Теперь, когда прежний друг занял место в кресле — ровно там, где сидел сорок один год назад, словно не мог противиться чарам замка, — Хенрик облегченно моргнул. Он ощущал себя охотником, увидевшим наконец, как дичь попала в ловушку, ловушку, которую до того осторожно избегала. Теперь всё и все были на своих местах.

— Тропики ужасны, — повторил Конрад. — Наш брат не выносит. Изнашиваются органы, сгорают ткани. Что-то эти тропики в человеке убивают.

— Ты отправился туда затем, чтобы что-то в себе убить? — как бы между прочим, без нажима поинтересовался генерал.

Он спросил это вежливым светским тоном. И сам тоже сел напротив камина в старое кресло, которое в семье называли «флорентийским стулом». Именно здесь он сидел по вечерам и в тот день, до и после ужина сорок один год назад, когда они были в гостиной втроем с Кристиной и Конрадом и вели тот разговор. Сейчас оба смотрели на третье кресло, обтянутое французским шелком. Пустое кресло.

— Да, — спокойно ответил Конрад.

— Удалось?

— Я уже стар. — Гость перевел взгляд на огонь.

На вопрос он не ответил. Так они сидели молча и смотрели на пламя, пока не вошел лакей и не позвал их к ужину.

11

— Все обстоит так, — пояснил после форели Конрад. — Сначала думаешь: привык. — Гость рассказывал о тропиках. — Когда я туда приехал, я был еще молод, ты ведь помнишь. Тридцать два года. Сразу отправился в сердце болот. Люди там живут в домах с жестяными крышами. Денег у меня не было. За все платила колониальная компания. Ночью лежишь — будто в теплом тумане плаваешь. Утром туман плотный и горячий. Потом цепенеешь. Все пьют, глаза у людей красные. В первый год думаешь, что здесь и умрешь. На третий год начинаешь чувствовать: ты уже не тот, что прежде, будто ритм жизни изменился. Живешь быстрее, в тебе что-то горит, сердце бьется иначе, и в то же время ты равнодушен. Проходят месяцы, а ты ничего не чувствуешь. Потом наступает минута, когда ты уже не знаешь, что происходит с тобой и вокруг тебя.

И когда это происходит всего через пять лет, иногда — уже в первые месяцы. Вспышка гнева. Многие в этот момент убивают других или себя.

— Даже англичане? — поинтересовался генерал.

— Эти реже. Но и их заражает эта лихорадка, этот гнев, возникающий сам по себе, безо всякой бациллы. Я свято верю, что это болезнь, просто причину не могут найти. Может, это вода. Может, растения. Может, малайки. Привыкнуть к этим женщинам невозможно. Среди них попадаются настоящие красавицы. Кожа, движения, улыбки, привычки — во всем у них особая гладкость, в том, как они прислуживают тебе в постели и за столом… а все одно не привыкнуть. Англичане, те да, защищаются. Привозят с собой Англию в багаже. Вежливое высокомерие, закрытость, хорошее воспитание, поля для гольфа и теннисные корты, виски, смокинг, который они надевают по вечерам в домах с жестяными крышами посреди болота. Не все, конечно. Это все легенды. Большинство за четыре-пять лет спиваются, как и остальные — бельгийцы, французы, голландцы. Тропики сдирают с них усвоенные в университетах манеры, как проказа сдирает кожу с человеческого тела. Тропики смывают с них Кембридж и Оксфорд. Дома, на Британских островах всякий англичанин, проведший длительное время в тропиках, вызывает подозрение. Их уважают, признают, но не доверяют им. Наверняка в тайном реестре отмечают: «был в тропиках». Как если бы сказали: «болен сифилисом» или «шпион». Все, кто провел много времени в тропиках, вызывают подозрение — сколько бы они там ни играли в гольф и теннис, ни пили виски в сингапурском светском обществе, сколько бы ни появлялись на людях в смокингах, в форме, с орденами на груди на губернаторских приемах, все равно к ним относятся с опаской. Ведь эти люди прошли тропики. Перенесли страшную заразу, к которой нельзя привыкнуть и в которой есть что-то притягательное, как во всякой опасности. Тропики — это болезнь. От тропических болезней можно вылечиться, от самих тропиков — никогда.

— Ясно, — сказал генерал. — Ты тоже заразился?