Свечи сгорают дотла

— Все заражаются. — Гость дегустировал шабли, запрокинув голову, перекатывая вино во рту со знанием дела. — Тот, кто только пьет, отделывается легче. Исступление таится там в жизни, как торнадо за болотом, среди гор и лесов. Исступление самого разного рода. Потому-то для живущих в Британии англичан любой, кто приезжает из тропиков, подозрителен. Что у них в крови, в сердце, в нервах — узнать невозможно. Человек перестает быть простым европейцем, это наверняка. Он как бы не совсем прежний. Напрасно он выписывал туда себе европейские журналы, напрасно читал посреди болота все, что здесь писали, думали в последние годы или в прошлых столетиях. Напрасно сохранял ту особую, неловко осторожную манеру, которую человек тропический старается сохранить среди себе подобных белых людей, следя за собой с тем же тщанием, с каким человек пьющий осторожничает в обществе, — он чересчур скован, боясь, как бы другие не заметили его страсть, весь из себя гладкий, учтивый и хорошо воспитанный… Но внутри у него другое.

— И все же, — генерал поднял к свету бокал с белым вином, — скажи, что там внутри?

Когда же гость промолчал, продолжил:

— Я так представляю, ты для того и пришел сегодня вечером, чтобы рассказать.

Они сидят за длинным столом в большой столовой, где со смерти Кристины не бывало гостей. Зал, где десятилетиями никто не обедал, похож на музейную комнату, в которой хранятся мебель и утварь, характерные предметы исчезнувшей эпохи. Стены украшены старыми резными французскими деревянными панелями. Мебель вся из Версаля. Хенрик и Конрад сидят на концах длинного стола, между ними, посреди пространства, крытого белой скатертью, в хрустальной вазе плавают орхидеи. Цветочное украшение обрамляют четыре фарфоровые фигуры, шедевр Севрской мануфактуры, изящные символические изображения Севера, Юга, Востока и Запада. Перед генералом — фигурка Запада, перед Конрадом — Восток, гримасничающий маленький сарацин с верблюдом и пальмой.

На столе в ряд выстроились фарфоровые подсвечники с толстыми голубыми церковными свечами. Только по углам обеденного зала горят невидимые пока источники света. Над свечами колышется высокое пламя, комната практически в полутьме.

В камине из серого мрамора желтыми и черно-красными языками полыхают дрова. Но створчатые окна в пол полностью не закрыты, шелковые занавеси перед ними не стянули. Воздух летнего вечера периодически просачивается через оконные щели, сквозь тонкие шторы виден пейзаж, залитый лунным светом, и мерцающие огни небольшого городка.

В центре украшенного цветами и освещенного горящими свечами длинного стола спинкой к камину стоит еще один обитый гобеленом стул. Здесь когда-то сидела жена генерала, Кристина. Перед отсутствующим прибором расположилась фигурка Юга: лев, слон и человечек в бурнусе, с черным лицом что-то мирно охраняют на пространстве величиной с ладонь. Мажордом в черном смокинге несет вахту в кулисах, рядом с сервировочным столиком, стоит неподвижно, взглядом направляет движения лакеев, которые сегодня одеты на французский манер — в штаны до колен и черные фраки. Эту традицию ввела еще мать генерала, и всякий раз, когда трапезничали в этой комнате, где каждый предмет мебели и даже тарелки, позолоченные приборы, хрустальные сосуды, стаканы и панно на стенах иностранная госпожа привезла со своей родины, требовала, чтобы лакеи прислуживали в одежде той эпохи. В столовой так тихо, что слышно даже, как потрескивают горящие дрова. Мужчины беседуют негромко, но разбирают слова друг друга: стены, покрытые теплым старым деревом, отражают даже то, что произнесено вполголоса, как дерево музыкального инструмента отражает звон струн.

— Нет, — отвечает Конрад, который все это время ел и размышлял. — Я приехал, потому что был проездом в Вене.

Он ест жадно, изящными движениями, но со старческой алчностью. Потом кладет вилку на край тарелки, слегка подается вперед и чуть ли не выкрикивает в сторону далеко сидящего хозяина:

— Приехал, потому что хотел еще разок тебя увидеть. Разве это не естественно?

— Ничего не может быть естественней, — вежливо отвечает генерал. — То есть ты был в Вене. Для того, кто познал тропики и безумие, это, наверное, сильное впечатление. Ты давно последний раз бывал в Вене?

Генерал задает этот вопрос вежливо, в его голосе не ощущается ни тени насмешки. Гость с недоверием смотрит на него с другого конца стола. Они сидят здесь несколько потерянные: два старика в просторном зале, далеко друг от друга.

— Давно, — отвечает Конрад. — Сорок лет тому назад.

Я тогда… — неуверенно продолжает он и невольно замолкает в смятении. — Я тогда ехал через Вену по пути в Сингапур.

— Ясно, — говорит Генерал. — И что ты нынче нашел в Вене?

— Перемены, — признается Конрад. — В моем возрасте и положении человек уже повсюду видит перемены.

Да, я сорок один год не был на континенте. Только провел несколько часов во французском порту, когда направлялся в Сингапур. Но Вену хотел посмотреть. И этот дом.