Сведенные судьбой

— Годы тренировок. — Габриель взялся за пряжку и быстро расстегнул ее.

— И талант. — Пандора не позволила ему злоупотребить скромностью. — Кажется, что вы во всем добиваетесь совершенства. — Она стояла неподвижно, когда Габриель взял ее за другую руку и принялся распускать шнуровку на нарукавнике из марокканской кожи, и, запинаясь, добавила: — Полагаю, люди от вас именно этого и ждут.

— Моя семья — нет, но все остальные… — Он поколебался. — Они склонны замечать мои ошибки и откладывать их в памяти.

— Вы придерживаетесь высоких стандартов? — предположила она. — Вами руководит сознание вашего положения и имени?

Взгляд его был уклончив, и она поняла: он не из тех, кто нуждается в сочувствии.

— Я в какой-то момент понял, что лучше проявлять осторожность и не показывать свои слабости.

— У вас есть слабости? — Пандора сделала вид, что поражена.

— Много, — удрученно признался Габриель, затем бережно снял с нее нарукавник и засунул в боковой карман на колчане.

Они стояли так близко друг к другу, что Пандора увидела, как тонкие серебряные нити пронзают полупрозрачную глубину его голубых глаз.

— Скажите мне самую ужасную вещь о себе, — неожиданно попросила она.

Странное выражение вдруг появилось на его лице. Выражение неловкости и… стыда?

— Я расскажу, — тихо пообещал он. — Но предпочел бы поговорить об этом позже, наедине.

— Это имеет какое-то отношение к… женщинам? — Пульс Пандоры барабанной дробью тревожно забился у горла и на запястьях.

Он искоса взглянул на нее.

— Да.

О господи, нет! Нет! Слишком расстроенная, чтобы контролировать себя, Пандора выпалила:

— Я знаю. У вас сифилис.

Вздрогнув, Габриель уставился на спутницу. Колчан со стрелами стукнулся о землю.

— Что?

— Я знаю, вы наверняка его уже подхватили, — продолжала частить Пандора, пока он тянул ее за ближнюю мишень, а потом за насыпь, чтобы их не увидели из дома. — Бог знает сколько видов его существует — английский, французский, баварский, турецкий…

— Пандора, подождите! — Габриель легко встряхнул ее, чтобы привлечь внимание к себе, но слова продолжали сыпаться из нее.

— …А еще испанский, немецкий, австралийский…

— У меня никогда не было сифилиса, — остановил он девушку.

— Какого?

— Всех их.

Глаза у Пандоры стали большие, как блюдца.

— Вы подхватили весь набор?

— Нет, дьявол…

Габриель замолчал и отвернулся. Он хрипло закашлялся, плечи затряслись, одна рука поднялась, чтобы прикрыть глаза. Что это? Рыдания? Но в следующую минуту Пандора сообразила, что Габриеля колотит от смеха. Каждый раз, когда он бросал взгляд на ее негодующее лицо, у него начинался очередной приступ неудержимого хохота.

Наконец ему удалось вдохнуть воздуха.

— У меня никогда не было ни одного из них. Вообще-то существует только один вид.

Пандора вздохнула с облегчением:

— А зачем тогда существует так много разных названий?

Веселье закончилось с последним судорожным вздохом, и Габриель вытер глаза.

— Англичане начали называть это французской болезнью, когда мы были с ними в состоянии войны, а те, естественно, ответили любезностью, присвоив ей титул английской. Сомневаюсь, что кто-то называл это баварской или немецкой болезнью, но уж если кто и называл, то только австрияки. Главное, я никогда ею не болел, потому что всегда предохраняюсь.

— Каким образом?

— С помощью кондома, кишки овцы — ovis aries, — с иронией сказал он. — Еще это называют «французским письмом», «английской шапочкой», «baudruches».

Пандора задумалась. Французское слово оказалось знакомым.

— Бодрюш — это ведь материал, который производят из… из внутренностей овец. Его используют для воздушных шариков. Что общего между воздушными шариками, получаемыми из внутренностей овец, и защитой от заразы?

— Это не воздушные шарики, — сказал он. — Я все объясню, если вы считаете, что вполне готовы воспринять описание определенных анатомических подробностей.

— Не важно! — быстро ответила она. Ей не хотелось и дальше оставаться в этом глупом неведении.

Габриель медленно покачал головой:

— С чего вы решили, что я болею сифилисом?

— Потому что вы знатный повеса.

— Нет, это не так.

— Но лорд Човорт так вас назвал.

— Вот мой отец — тот действительно был знатным повесой, — откликнулся Габриель с трудно скрываемым раздражением. — И то только в дни молодости, еще до женитьбы на моей матери. Меня вымазали той же смолой, потому что я внешне очень похож на него. А еще потому, что унаследовал его старый титул. Но даже если бы я захотел обзавестись легионом наложниц, чего мне не хочется, у меня на это не хватило бы времени.

— Но вы «познали» многих женщин, не так ли? В библейском смысле этого слова.

Габриель прищурился:

— Как мы определим «многих»?

— У меня нет в голове какого-то определенного количества, — запротестовала Пандора. — Я даже не знаю…

— Назовите число.

Закатив глаза, Пандора коротко вздохнула, чтобы показать, что просто пошутила:

— Двадцать три.