Сверчок

Холодным шампанским со льда он лечил французскую болезнь, когда подхватывал ее, правда, потом ему все равно ж приходилось обращаться к лекарю, но он свято верил в чудодейственность шампанских вин. Подсев к барону, он спросил, отчего тот не выбирает себе девку.

Барон печально сообщил, что плохо видит и боится выбрать не ту, что хотел бы.

– Ты, Антоша, уже взрослый малый, пора тебе приобрести очки. Выпей рюмочку коньячку, – предложил он товарищу.

– Пожалуй, – согласился барон.

Они выпили, и Каверин продолжал:

– А скажи мне, Антоша: тебе чего надо-то, войти да выйти? Да желательно без стука, со стуком ты по неопытности не совладаешь!

– Со стуком, это целка, что ли? – спросил шепотом барон. Каверин гомерически захохотал.

– Верно! Она самая! Крепко запертая дверь!

– Так откуда ж здесь целки? – удивился барон.

– Ну вот! Понимаешь! Кто тебе ее здесь даст? – согласился с ним Каверин. – Так что для твоего дела, милый, любая девка хороша! И чем прое…ей, тем лучше! Адрес ты, барон, выбрал правильный. Хотя и целки у Софьи Астафьевны есть, душа моя, но дороги! Очень дороги! Зачем они тебе?

«– А я вот хотел спросить тебя, Петруша», – сказал Дельвиг, – нельзя ли здесь… ну, заразиться чем-нибудь?..

– Х..рык подхватить? При несчастье х..рык и на родной сестре подхватишь! – улыбнулся он и объяснил серьезно:

– А девки у Софьи Астафьевны проверенные.

Каверин вел фривольные разговоры и между делом подливал барону коньяку. Спустя некоторое время он встал и пошептался с хозяйкой.

Вновь явились скрипки, и оставшиеся девушки заиграли на них что-то томительно прекрасное. Они покачивали стройными станами, молодые груди колыхались под легкими одеждами. Когда они приблизились, барон не выдержал и заплакал под прекрасную песню скрипок. Грусть его была так возвышенна, что ничего не хотелось. Разве что писать стихи. Писать стихи и плакать.

Тут, видимо, Каверин и решил, что пора.

Он посадил одну из девок к барону на колени, забрав у нее скрипку.

Оказалось, что сам гусар совсем недурно играет. Склонившись над парой, он играл, пока девица целовала барона Дельвига в губы.

Потом она встала и потянула за собой чуть упиравшегося барона.

– Подожди, – сказал барон. – Дай мне рому, Каверин!

– Рому! – закричал Каверин.

Седовласый лакей внес ром.

– Лей! – приказал Дельвиг.

Лакей налил рому в бокал. Дельвиг поджег ром свечой, вынув ее из подсвечника.

Потом стал пить горящий ром.

– Ай да, барон! – вскричал Каверин.

– Вот теперь пошли! – схватил Дельвиг за руку девку.

– Вперед! – хлопнул девку по заду лихой гусар и добавил, подмигнув барону:

– Дорога наезжена

– Одерните, барин, – попросила девка.

Каверин захохотал, но все же одернул ей юбку.

Девка увела смущенного Дельвига за собой наверх, он шел прихрамывая, ибо в одном кармане тащил явно мешавший ему предмет.

– Антоша, не подведи! – крикнул ему вслед Каверин.

Софья Астафьевна из дальнего угла гостиной погрозила Каверину сложенным веером – излишне не шали!

Она видела его чересчур вольную выходку с воспитанницей, но молодой красивый и богатый Каверин, сын сенатора, не мог ей не нравиться и за все шутки она его только слегка журила. Гусар привычно отмахнулся от Софьи Астафьевны, подхватил свободную Лаису и отправился с ней в номер.

Дельвиг не двигался дальше порога номера, ноги ему словно отказали.

– Идем-идем, – потащила его улыбающаяся жрица Венеры.

– Как тебя звать-то? – поинтересовался барон, чтобы что-нибудь сказать.

– Мадемуазель Элиза!

– Бедная Лиза, – прошептал барон.

– Отчего же бедная? – услышала его Элиза.

– Кое-что уже накопила. Идите сюда, барин, – грубоватым голосом позвала она его за ширму.

«Странно, почему за ширму, когда кровать в другом углу, под пологом, завешенная шторой из шелка, вышитого золотой нитью», – подумал барон, рассматривая эту золотую нить, но решил подчиниться.

За ширмой оказался туалетный столик, на нем – тазик с кувшином воды.

Рядом – красная веревка, на которой висели юбки и другая одежда девушки.

– Раздевайтесь! – приказала Элиза, но барон остался недвижим. В голове крутились самые разные мысли, одна из которых выражалась в простом восклицании: «А где же поцелуй?!»

Не дождавшись барона, Элиза сама быстро скинула с себя юбку и кофточку, осталась нагишом и принялась раздевать барона.

Тот стоял истукан истуканом, смотрел на остренькие соски ее младых персей и чувствовал, как все больше и больше восстает, и напрягается его плоть. Элиза взяла в одну руку кувшин, а другой стала обмывать его…

– Ой! – сказал барон через мгновение.

Элиза рассмеялась, а смущенный барон, опустив голову, посмотрел на ее руки, продолжавшие обмывать его.

– Ты в первый раз? – участливо спросила она.

Барон кивнул.

– Ничего, пойдем отдохнешь.

На кровати лежало, отвернутое уголком, белого шелка одеяло с атласной зеленой подкладкой.

Под толстым и легким одеялом, набитым птичьим пухом, он сладко уснул. Сквозь сон он слышал внизу рояль и скрипки.