Сверчок за очагом (пер.Линдегрен)

Какъ непохожъ былъ образъ, созданный ея воображеніемъ, на того Калеба, который сидѣлъ, наблюдая за нею! Она говорила о его бодрой походкѣ. Дѣвушка не ошибалась. Цѣлые годы не переступалъ онъ порога собственнаго жилища, не измѣнивъ своихъ шаговъ для чуткаго слуха слѣпой; и какъ бы не было тяжко у него на сердцѣ, отецъ не забывалъ о легкой поступи, которая должна была ободрять слѣпую дочь.

Богу извѣстно, но я думаю, что эта смутная растерянность Калеба происходила на половину отъ того, что онъ говорилъ неправду о самомъ себѣ и о всемъ окружающемъ изъ любви къ своему слѣпому дѣтищу. Могъ ли этотъ маленькій человѣчекъ не быть растеряннымъ послѣ стольныхъ лѣтъ притворства, неусыпныхъ стараній затушевать свою собственную настоящую личность и всѣ предметы, имѣвшіе какое нибудь отношеніе къ нему?

— Ну вотъ и готово, — сказалъ Калебъ, отступая шага на два для болѣе правильной оцѣнки своей работы; это также близко къ настоящей вещи, какъ мелкая монета къ крупной. Какъ жаль, что весь передній фасадъ дома открывается сразу! Еслибъ въ немъ была хоть лѣстница и настоящія двери для входа въ комнаты! Но вотъ что хуже всего въ моемъ занятіи: я вѣчно поддаюсь самообольщенію и дурачу себя.

— Ты говоришь такимъ упавшимъ голосомъ. Не усталъ ли ты, отецъ?

— Усталъ! — съ жаромъ подхватилъ Калебъ. — Съ чего это, Берта? Я никогда не уставалъ. Что ты выдумала!

Въ подтвержденіе своихъ словъ онъ удержался отъ невольнаго подражанія двумъ фигурамъ на каминной полкѣ, которыя зѣвали и потягивались въ состояніи вѣчнаго утомленія, и замурлыкалъ отрывокъ пѣсни. То была вакхическая пѣсня, въ которой говорилось объ „искрометномъ кубкѣ“. Онъ пѣлъ беззаботнымъ голосомъ, при которомъ его лицо казалось въ тысячу разъ изможденнѣе и задумчивѣе обыкновеннаго.

— Э, да никакъ вы поете? — послышался возгласъ Текльтона, заглянувшаго въ дверь. — Продолжайте! Вотъ я такъ не могу пѣть.

Никто не заподозрѣлъ бы его въ пристрастіи къ пѣнію; до такой степени веселье было чуждо его наружности.

— Мнѣ не до пѣнья, — продолжалъ хозяинъ. — Я очень радъ, что вы можете пѣть. Надѣюсь, что вы въ состояніи также и работать. Но едва ли одно не мѣшаетъ другому, какъ я полагаю.

— Еслибъ ты могла только видѣть, Берта, какъ онъ подмигиваетъ мнѣ, - шепнулъ дочери Калебъ. — Вѣдь этакій шутникъ! Не зная его, можно подумать, что онъ говоритъ серьезно. Пожалуй, и ты вообразила тоже самое?

Слѣпая дѣвушка улыбнулась и кивнула головой.

— Пѣвчую птицу, и ту, говорятъ, надо заставлять пѣть, — ворчалъ торговецъ игрушками. — И вдругъ сова, которая не умѣетъ пѣть и не должна пѣть, вздумаетъ завести пѣсню. Съ чего бы это на нее нашло?

— Какія лукавыя гримасы корчитъ онъ въ этотъ моментъ, — снова шепнулъ отецъ дочери. — Чистая потѣха!

— О, вы всегда приносите къ намъ съ собой веселье и радость! — воскликнула улыбающаяся Берта.

— Э, да и вы тутъ? — замѣтилъ Текльтонъ. — Несчастная идіотка!

Онъ въ самомъ дѣлѣ считалъ ее идіоткой, сознательно или безсознательно основываясь на томъ, что она питала къ нему привязанность.

— Ну, стало быть, если вы тутъ, то какъ поживаете? — продолжалъ хозяинъ свойственнымъ ему грубымъ тономъ.

— О, прекрасно, превосходно! Я такъ счастлива, какъ только вы можете пожелать мнѣ этого. Такъ счастлива, какъ вы осчастливили бы весь міръ, еслибъ могли.

— Бѣдная дура, — пробормоталъ Текльтонъ, — ни проблеска разума, ни проблеска!

Слѣпая дѣвушка схватила его руку и поцѣловала, послѣ чего припала къ мой щекой, прежде чѣмъ выпустить ее. Въ этой ласкѣ было столько невыразимой преданноcти и горячей благодарности, что даже Текльтонъ невольно сказалъ съ меньшей ворчливостью, чѣмъ обыкновенно:

— Ну, въ чемъ дѣло?

— Я поставила его у самой своей подушки, ложась спать вчера вечеромъ, и онъ представлялся мнѣ въ моихъ снахъ. Когда же насталъ день и лучезарное красное солнце… вѣдь солнце красное, отецъ?

— Красное по утрамъ и по вечерамъ, Берта, — отвѣчалъ бѣдный старикъ, кидая скорбный взглядъ на своего хозяина.

— Когда оно встало и яркій свѣтъ, на который я почти боюсь наткнуться при ходьбѣ, проникъ въ комнату, я повернула къ нему деревцо и благословила небо за то, что оно создаетъ такіе дивные цвѣты, и благословила васъ за ваши подарки, которыми вы стараетесь развеселить меня.

— Прямо она сбѣжала изъ сумасшедшаго дома, — тихонько прошепталъ себѣ подъ носъ Текльтонъ. — Скоро придется надѣть на нее смирительную рубашку и держать идіотку на привязи. Дѣло клонится къ тому.