Свердловск улыбается

Не подведем!

— Товарищи! Сегодня у нас в какой-то мере юбилей. Мы с вами собрались на сотое совещание по поводу строительства важного народнохозяйственного объекта — распределительной подстанции. Ровно три года назад мы заложили первый камень в ее фундамент. Не скрою — темпы возведения объекта могли быть выше. Но только тот, кто никогда ничего не строил, может сказать, что это простое дело. Только злопыхатель может называть нашу подстанцию оскорбительно трансформаторной будкой. Да, не велика — четыре квадратных метра. Но, как говорится, мал золотник, да дорог. И все-таки мы, вы, товарищи, еще не все сделали, вскрыли не все резервы для скорейшего окончания строительства. Петров, на этот раз, надеюсь, раствор будет?

— Непременно!

— Сидоров, а кирпич?

— Обещаю железно!

— Иванов, ну а рабочими наконец обеспечишь?

— Клянусь!

— Именно за это, за безотказность, я и уважаю вас, товарищи. Три прошедших года совместной работы были для меня по той же причине сплошной радостью. Общий язык мы находили всегда. Вот и сегодня, переходя от официальной части к разному в нашей повестке, я приглашаю всех в субботу на возведение, извиняюсь, моего личного гаража. Думаю, за день мы его уломаем. Он всего ничего: четыре метра на восемь, всего два этажа. Техника стоит на линейке готовности, материалы припасены вплоть до балыка. Как? Справимся, товарищи?

— Обижаете! Когда мы подводили?!

Вячеслав Смирнов РАССКАЗ

Возмездие

Сначала в проеме приоткрытой двери показывается всклокоченная голова-солнышко, с мордашкой, густо заляпанной веснушками, словно в нее брызнули ржавой водой, затем в комнату входит сам Колька Лядов — второгодник четвертого класса. Кошачьи глазки сразу подмечают отсутствие матери, и малый, ставя у порога сумку с учебниками, облегченно вздыхает: «Обойдется без лупцовки». Отец особой опасности для него не представляет.

Сам отец восседает на диване, увлеченный телепередачей. На журнальном столике перед ним помимо духовной пищи — журнала «Крокодил» — имеется и насущная: бутылка с недопитой водкой, хлеб, колбаска. У человека выходной, и он изволил принять ванну, ну, а по такому случаю, сами понимаете, грех не прополоскать горло.

Папаша поворачивает голову, с минуту тупо созерцает родное чадо, потом осведомляется:

— Опять двояк схлопотал?

— Нет. — Дитятко с повышенным интересом начинает изучать вылупившийся из половой доски сучок, ковыряет его носком ботинка.

— Только не капай мне на мозги. По бельмам вижу: двояк схлопотал.

— Нет, — упрямо повторяет сын. — В дневнике написали… Распишись, пап, пока мамки нет.

Илья Маркович раскрывает поданный дневник и там, где должно размещаться расписание уроков на четверг, видит целую петицию, написанную красными чернилами.

«Речь вашего сына изобилует вульгарными словечками, как то: «коры типа зашибись», «чувячка», «пасть порву, шпаргалы выдавлю», «хрусты» и т. д. Вчера не выполнил домашнее задание по русскому письменно. Следите за речью ребенка и за выполнением им домашних уроков».

— Кхм… — не то крякает, не то прокашливается глава семейства, и физиономия его багровеет еще больше. — Ты почему такой-то?

— Какой?

— Да вот такой! — трясет Лядов-старший в руке дневник. — Почему речь засорена жаргоном? Что еще за «коры типа зашибись»? Я тебя спрашиваю: что такое «коры»?

— Это обувь, — тихо раздается в ответ.

— Чего-о? Кошмарно! Дико! Неужели русский язык так беден, что ты не можешь обувь назвать нормальным словом? Прохоря, колеса, бахилы — вот как на русском языке называется, которые на ногах. А то — коры! Ха, придумывают же что-то такое непонятное… А почему «типа зашибись»?

— Хорошие, значит.

— Да, хорошие! — передразнивает родную кровиночку папаша. Трудно тебе было сказать фартовые или шиковые? У тебя что, заменяемых слов нет?

— Есть… учим в школе синонимы.

— Так почему поганишь речь такими словами? Эти самые… э… как ты сказал?.. синонимы для того и служат, чтоб выражаться ясно и четко. Например: одежда — шмотки, чемодан — угол, работать — вкалывать или мочить роги. Усек?.. «Чувячка!» это что за овощ?

— Хи-хи… Это девушка.

— Пацанка, что ли? Гм… странно. Что такое баба — само собой разумеется, знаю, что такое женщина или лахудра — тоже известно. А вот чувячка — впервые слышу. В наше время, когда я был молодым, так непочтительно представителей слабого пола не называли. Ну да ладно. Разберемся с «хрустами». Это слово для меня не ново. Однако сколько можно вдалбливать в твой рыжий калган: хрусты — слово устаревшее! Колами теперь называются деньги.

Илья Маркович закуривает и продолжает:

— Слово «пасть» мне тоже расшифровывать не надо. По всей вероятности, это хлебало. Не так ли?

— Рот, — поправляет малый.

— Одно и то же. Ответь лучше, кому ты собрался его порвать?

— Никому.

— Гм… А что за слово шпаргалы?

— Глаза.

— Глаза?! Ну, любезный, вот это уж совсем никуда не годно! С каких пор глаза стали шпаргалами? Насколько мне известно, они испокон веков наливались зенками, гляделками, стригунами, фарами, шарами, но никак не шпаргалами. Нда-а…