Елизаров как ди-джей управлялся с пультом, и «Нау» всегда звучал очень хорошо. Саундчеков или вообще не требовалось, или группа все-таки выходила, делала общий «блямс!», и этого было достаточно. «На концерте во Дворце спорта „Крылья Советов“, — рассказывает Владимир Назимов, — бегал какой-то низенький мужичок поперек себя шире и кричал: „Никому не подходить к пульту!“ У нас было два концерта с „Миражом“. Первый мы отыграли на таком отличном звуке, что в перерыве мужичок бегал и кричал: „Никому не подходить к пульту, кроме Владимира Петровича Елизарова!“ А потом он так доверительно шепнул Володе: „Что-то „Мираж“ не очень строит…“ и попросил помочь. Мы все чуть не попадали. „Мираж“-то играл под фонограмму».
Все, кроме «битлов», снимали напряжение спиртным. По утрам Бутусов экспериментировал: пытался избавить других от похмельного синдрома не традиционным пивом, а при помощи композиций шведской поп-группы «Ace of Base». Получалось плохо, пиво помогало лучше. Случались срывы. Могилевский перед концертом в Сочи послал Бориса Агреста по громкой связи на все четыре стороны. Агрест оскорбился и предложил на несколько концертов отстранить Могилевского от выступления и, соответственно, лишить гонорара. Коллектив директора поддержал, а его непьющая часть даже поаплодировала. Первый раз Алексей смотрел выступление «НП» из зала. Зрелище было не очень: его клавишную партию разделили между собой Пифа и Хоменко, а саксофон отсутствовал вовсе. После второго такого концерта Леха вымолил у Бутусова прощение, пообещав, что больше никогда не будет себя плохо вести и вообще зашьется. И зашился. В первый раз. После этого он, отягощенный комплексом вины, вел себя тише воды, ниже травы, но все равно считался потенциальным «накосячником». «У меня просто прорывался бунтарский дух, — объясняет Могилевский. — Только он был направлен на разрушение самого себя и всего того, что движется рядом. Поэтому мои акции к концу 1988 года очень упали».
В сентябре «Наутилус» прокатился по Финляндии. Слава побывал в стране озер еще в июне, на премьере фильма «Серп и гитара», а теперь удалось вытащить в Суоми всю группу. До этого собирались ехать в США на «Марш мира». Но все испортил «Черный кофе», гитарист которых «выбрал свободу» и после гастролей в Испании остался там. С туром по США поехала проверенная «Машина времени», а каких-то непонятных сибиряков завернули. С трудом вырвались в Финляндию.
К осени «Наутилус Помпилиус» окончательно перестал быть единым целым. Сработал стандартный прием московских шоу-бизнесменов, ласково, но твердо отделивших фронтмена от остальной команды. В октябре Слава на вопрос об интересах группы уже отвечал: «Большинство из них понимает свою задачу, как подыгрывание мне». Наверное, раскол коллектива не был целью менеджеров, просто так удобнее работать, легче гнуть свою линию, легче управлять. Впрочем, конечное слово все равно оставалось за Бутусовым.
За 1988 год «Наутилус» дал примерно 300 концертов. Все здорово устали. В октябре после выступления в ленинградском зале «Октябрьский» Слава пожаловался писателю Александру Житинскому: «Я сторонник играть концерты, когда хочется, когда есть настроение. Цикличный образ жизни — от концерта до концерта — он отбивает всякое желание. Хочется вообще ничего не делать. Просто ничего».
Команда готовилась к отпуску. Агрест напоследок договорился о туре по Белоруссии — 20 стадионов. Музыканты стали подсчитывать свои отпускные, но Слава вдруг уперся: он устал, и ему это не надо. Борис рвал на себе волосы, он уже чуть ли не аванс взял, афиши напечатал, но Бутусов — ни в какую. Последними выступлениями «золотого состава» стали ломовые концерты в Ташкенте. Лидера группа почти не видела — он появлялся за десять минут до выхода на сцену, отрабатывал и уезжал в гостиницу. Из Узбекистана музыканты вернулись домой, а Слава улетел в Москву…
Еще после гастролей по Финляндии Белкин предложил Бутусову вернуть Умецкого: «Для всех, кто знал историю „Наутилуса“, Дима был одним из двух создателей группы, половинкой творческого дуэта вроде Леннона — Маккартни. Слава ответил: „Я согласен, но поеду к нему я один“. Прекрасно!» В середине ноября в свердловской квартире Белкина появился Умецкий и заявил, что Егор уволен. «Дима, — возразил тот, — ну не ты же меня на эту работу принимал, не тебе и увольнять». Тогда они пришли уже вдвоем. Бутусов, правда, не произнес ни звука, а Умецкий безо всяких объяснений повторил те же слова, и Белкин понял: все. «Обиды не было — мне постоянно давали понять, что я не „наутилусовский“, что я „урфинджюсовский“, что я здесь только коньяку со Славой попить зашел».