Сверхдержава

– Лисенок, – вяло сказал Краев, сдерживая непрошеную отрыжку. – Съешь мою порцию, а? Я чувствую, что в твоем маленьком, не больше наперстка, желудке осталось еще немало места.

– Сам ешь! – Лиза толкнула его локтем, не отводя глаз от соблазнительной обгрызенной отбивной. – Тебе надо поесть как следует! А то по мозгам шарахнет!

– Кто шарахнет?

– Не кто, а что! Ускоритель! Ты уже три стакана выхлестал! Ускоритель заедать надо!

– Я что, похож на человека, на которого подействовал ускоритель? – пробормотал Краев, совсем уже засыпая. – На меня ваш ускоритель не действует. Я же метаморф, у меня все не так, как у людей… Ты ешь, милый лисенок. Я очень люблю кормить лисят. Маленьких миленьких лисяток…

Он положил руку на стол, голову на руку, и отрубился. Лиза нежно, благодарно погладила его по бритому темени. Потом подвинула его тарелку к себе и занялась отбивной.

* * *

Первый аккорд вошел в сознание резко, как острие штопора в пробку. Краев судорожно всхлипнул, дернулся всем телом, не открывая еще глаз, оборонительно закрыл уши руками, но металлический штопор уже двигался там – глубоко в его голове, прокладывал себе дорогу, ритмично ввинчивал гитарные риффы виток за витком. Невидимая рука придавила плечи Краева к столу, другая рука дернула за ручку штопора и мозги его выскочили из черепной коробки со звуком откупориваемой пробки.

Плюкк!!!

И наступила тишина.

* * *

– Что это? Что это было? – Краев ошарашенно хватал воздух ртом, мотал головой, как человек, глотнувший морской воды и едва не перешедший в ранг утопленника.

– Гляди-ка ты, проснулся! – Диана перегнулась через стол, хлопнула Лизу по плечу. Лиза и все прочие сидели спинами к Краеву, смотрели куда-то вглубь зала – туда, где царила полная чернота.

Краев отхлебнул полстакана зараз, вторую половину вылил себе на голову. Лиза полуобернулась к нему.

– Чего бузишь? Бессонница замучила?

– Что это за звук был? Такой странный?

– Гитару настраивали. Там… – Лиза махнула рукой в сторону сцены. – Сейчас начнется.

И тут небеса разверзлись. Точнее, локально расстегнулись со звуком сломанной "молнии". Сцена озарилась белесыми вспышками, похожими на приступ мигрени. С небес на сцену эффектно слетел конферансье, размахивая руками и каркая как ворона. Вероятно, по творческому замыслу, он должен был коснуться земли одновременно обеими ногами, но невидимые стропы, опускающие его, сработали как-то не так. Человек приземлился на одну ногу, и стоял на ней в немыслимо наклонном положении, нарушая пошлые законы тяготения, дергая другой ногой, поднятой на полметра, пытаясь дотянуться ей до пола. В конце концов он изнемог от безуспешных попыток освободиться и начал свое выступление. Первой фразой конферанса был громкий хриплый вопль: "Да отпусти же ты, козел чумной, холера тебе в глотку!!!" Невидимые нити ослабли разом, человек рухнул на пол как марионетка, у которой перерезали веревки. Публика дружно захлопала и засвистела.

Человек поднялся, почесал голый живот. Потом поднял с пола свалившуюся с него маску, изображавшую череп и вытянул ее на руке вперед. "И ты, Йорик, друг мосластый"… – сказал он задумчиво. А потом запулил маской в публику. Маска серебристо мелькнула в воздухе, народ повскакивал с мест, пытаясь поймать ее, но маска бумерангом описала широкий полукруг и вернулась в руки хозяина.

– Вот так проходит чумная жизнь, – философски заметил артист. – Как бы нас не кидали, все равно мы вернемся на круги своя. В надежные руки! В цепкие пальцы! Так дайте нам полетать, прежде чем превратимся мы в кости, и кости наши истлеют, и превратятся в земную пыль!

Люди дружно захохотали, захлопали, заорали "Браво!" Краев изумленно покачал головой. Специфический юмор чумников пока туго доходил до него.

– Мир сгнил, – сообщил конферансье, расставил руки, опустил кисти, наклонил голову к одному плечу, на его обнаженном тощем торсе с выпирающими ребрами засветились серебряные зигзаги. – На куче падали осталась лишь горстка живых людей – это мы! Но мы помним! Помним то, что похоронили! И запустим наши живые руки в гору праха и выловим то, что нам дорого! Оживим то, что хотим увидеть! И мы будем летать, ибо полеты – все, что у нас осталось!!! Летайте, братие! Только не падайте, ибо падать придется в кучу падали!

С этими словами он взмахнул руками и взмыл в воздух. Очевидно, тот, кто управлял этим сложным процессом, так и смог справиться с механизмом, потому что левая нога человека снова вздернулась как у собаки, отливающей под столб. Так он и улетел, несостоявшийся Дэвид Копперфильд – ногой вверх, каркая, кашляя и завывая.