Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11

Монстр зашагал из угла в угол по комнате, которая сделалась сразу маленькой, как цирковая клетка, в которую поместили льва. Приблизившись к письменному столу, он с тяжеловесной грацией медленно повернул голову и осмотрел письма. Гунар в негодовании шагнул было к столу, но остановился, устыдившись. Грифон же отвернулся от стола, всем своим видом показывая, что вовсе не собирался читать письма дипломата, а взглянул на стол случайно. Медленно, тяжело волоча одно крыло, он двинулся дальше, и Гунар, услышав странное щелканье, обратил внимание на огромные когти зверя. При каждом шаге они оставляли четкие вмятины на ковре, прокалывая его насквозь.

Существо остановилось подле окна. Кончик его хвоста вздрагивал, что-то по-женски беспокойное чувствовалось в шевелящемся оперении. И в то же время какая-то мужская, мощная, кипучая сила тянула его вперед, даже теперь, когда он был неподвижен.

— По ту сторону улицы я вижу парк, — произнес грифон. — Откройте окно и выпустите меня.

Гунар поднял жалюзи и открыл окно. В комнату ворвалась ночь, холодная, с запахами земли и трав. В парке напротив горели фонари. Их белый свет струился сквозь голые тонкие ветви деревьев. На скамейках сидели люди, разговаривали, поглядывая на отель, где остановилось много знаменитостей. Шоферы такси и репортеры, уставшие от дневной суеты и чопорности прислуги в роскошном вестибюле, грелись у огня, который разожгли в пустом мусорном баке мальчишки — газетчики.

Грифон спрыгнул на лепной выступ под окном. Во всем его облике чувствовалась надменность и врожденная уверенность в неуязвимости существа из легенды.

«Его не тронут, — подумал Гунар, — он слишком фантастичен. Любому олуху это очевидно.»

Закрыв окно, представил, как грифон, слегка приподняв крылья, движется вдоль выступа — темная скользящая масса на фоне посветлевшего неба. Затем вернулся к письменному столу, взял ручку и в постскриптуме письма, адресованного президенту, добавил:

«Мой дорогой друг!

Сегодня вечером видел одного из грифонов. Их возвращение неожиданно, но не случайно. Они останутся, я полагаю, до тех пор, пока человечество так или иначе не решит свою судьбу.»

За окном послышался странный клич: то ли львиный рык, то ли клекот орла. Гунар продолжал: «Скоро крик грифона в больших городах станет таким же обычным, как крик петуха в деревне. И так же, как петух будит нас ото сна и напоминает каждому, что он смертен, так и грифон станет призывать человечество осознать смысл своего существования, предупреждая, что мир может быть разрушен.»

Когда Гунар проснулся, его первая мысль, как всегда, была о предстоящей конференции. Возвращаясь из ванной, он заметил, что на письменном столе нет писем: вероятно, их унес помощник. И только сейчас Гунар вспомнил о грифоне. Забавный, причудливый сон! Никогда он не работал с таким напряжением, и не мудрено, что занимавшие его проблемы материализовались во сне и явились в облике этого фантастического существа.

Гунар начал одеваться. И вдруг ему стало не по себе. А что, если грифон — не сновидение? Его сон был чутким и беспокойным. Это было скорее забытье, как будто он дремал во время сильной грозы и не видел никаких снов. Если это сказочное существо вообще появлялось, то это было наяву Но, конечно же, его не было.

Он убедится, что это был лишь сон, увидев свое письмо к президенту. Ведь там в конце стоит его подпись и нет никакого постскриптума. Гунар медленно подошел к двери, соединявшей его номер с комнатой помощника. Он чувствовал себя усталым, как к концу рабочего дня. Сколько ему лет? Пятьдесят шесть? А какова сейчас средняя продолжительность жизни у мужчин?

— Норберт, друг мой! — Гунар постучал в приоткрытую дверь. — Вы еще не отправили почту? Мои три письма?

Помощник появился в дверях.

— Успели уйти с самолетом в семь тридцать.

— И письмо к президенту?

— Да. Ведь письма были запечатаны и надписаны. Вы хотели бы внести какие-то поправки?

— Да нет, ничего… — ответил Гунар. Он взглянул на помощника. Норберт писал музыку в современном стиле. Она была дисгармоничной, но должна была, видимо, являть собой новую, высшего порядка гармонию. «Может быть, ему рассказать о грифоне? — подумал Гунар. — Рассказать легко, смеясь, как бы не придавая этому значения? Тогда нереальность всего этого окажется очевидной.»

Но Норберт в это утро был слишком взбудоражен. Его глаза казались голубее, а шевелюра пышнее, чем обычно. Он любил светские приемы и весь был в мыслях о своем вчерашнем успехе.

— Нам пора ехать, — сказал Гунар.