Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11

В машине Норберт читал ему материалы из газет, посвященные конференции. Но вот лимузин остановился перед красным сигналом светофора, и Гунар посмотрел в окно. Напротив, в полуподвале, размещалась швейная мастерская. Он увидел портного за машинкой, женщину с чашкой в руке. В тусклом свете утра полустертые буквы вывески отливали медью. И тут Гунар увидел еще одного грифона, очевидно, женского пола — у нее не было красных перьев на груди. С приподнятой как бы в ожидании грозящей опасности орлиной головой, мифическое существо медленно двигалось вдоль заграждения перед подвальными окнами.

Гунар схватил Норберта за руку, и молодой человек остановился на полуслове.

— Посмотрите! — воскликнул Гунар, будто до этого долго убеждал его. — Вот он — грифон!

Норберт повернул голову и глянул на улицу. В это время грифонша спускалась в мастерскую портного. Она толкнула дверь когтем, и какое-то время Гунар видел и орлиную голову через стекло, и львиный хвост снаружи. Прохожие не обращали на грифона не больше внимания, будь он кошкой или воробьем. Портной и его жена продолжали заниматься своими делами: мужчина все так и шил, а женщина так и пила из чашки. Гунар Фрайс был потрясен. Люди как ни в чем ни бывало продолжали заниматься своими делами, в то время как живые пророчества бродили по улицам, стучались и звонили в двери.

— Неужели их стало так много? — спросил он.

— Кого? — Норберт уже снова уткнулся в газету, но из вежливости поднял голову.

— Грифонов. Вот только что один из них зашел в швейную мастерскую, а вы его как будто даже и не заметили.

— Я никого не видел, — ответил Норберт. — О ком вы говорите? Простите, а как он выглядит?

Гунар откинулся на сиденье.

— Вряд ли вам будет это интересно, — ответил он.

* * *

Делегаты конференции ООН уже собрались в штаб-квартире на Флашинг-Медоу, и Гунар Фрайс занял свое обычное место. Помощник сел рядом. Через минуту вошел председатель, а следом за ним — грифон. Перья его были седыми и всклокоченными. Он казался массивнее и старше того, первого, в комнате Гунара. В его глазах горел желтый огонь. Грифон сел справа от председателя и обвел присутствующих величественным взглядом.

* * *

В этот вечер позвонил президент.

— Гунар, что означает эта приписка относительно грифонов? Это, вроде, из античной мифологии? К чему вы их упомянули?

Эрнест Горгас был прекрасным человеком, и никого Гунар так не уважал, как его. Но сейчас слова президента звучали вяло и бессмысленно, будто меж ними легло не только пространство, но и время. У Гунара было такое чувство, что голос исчезает, а мир летит в небытие, где уже не будет никакой истории.

Но вот в трубке снова появился голос президента, громкий и твердый и, как всегда, исполненный доброты и уважения:

— Гунар, ваша сегодняшняя речь на конференции о международном единстве — самая впечатляющая из всех слышанных мною прежде. И как вы говорили, с каким вдохновением, с каким красноречием! Прием, который вы использовали, может показаться неожиданным, но своей цели вы достигли. Я понимаю вашу скромность… но все же — зачем вы придумали эту историю с грифонами, с их предсказаниями? Гунар, друг мой, ваше назначение было самой большой моей удачей.

— Эрнест, — ответил Гунар, — человек, недостойный похвалы, не отказывается от хвалебных слов, а просто глух к ним. Нет, грифон действительно был в моей комнате прошлой ночью. Второго, более беспокойного, женского пола, я видел сегодня на улице. А третий, старше других, преисполненный мудрости и величия, сидел на ассамблее рядом с председателем и время от времени комментировал дискуссию. Он говорил громче любого из ораторов, но его не услышали. А после моего выступления грифон подошел прямо ко мне и сказал: «Какое красноречие! Сам Демосфен мог позавидовать такой речи! Перед вами меркнет вдохновение трибунов времен американской революции.» Я не воспринял эту оценку как похвалу, ибо убежден, что история не знала более тревожного времени, нежели наше. А ведь ораторов творит время, в которое они живут.

Президент молчал. После долгой паузы он заговорил, но о другом. Он расспросил о дальнейших дискуссиях и об их возможном исходе.

* * *

На следующий день среди делегатов прошел слух, что Гунар Фрайс, представитель Ш…, страдает галлюцинациями. Слух этот не вышел за пределы зала заседаний. Не узнали о нем и журналисты. И не потому, что коллеги щадили Гунара и его близких — нельзя было бросить тень на конференцию. Если один из ее участников подвержен подобному недугу, то легко заподозрить в нем и других. Кроме того, даже самом поведении Гунара на заседаниях не наблюдалось ничего экстраординарного. Его выступления были выше любой критики, он искусно вел дела, касающиеся интересов своей страны. И активно включался в дискуссии, когда речь шла о судьбах человечества…

Тем не менее день спустя Гунара Франса отозвали домой. Объясняя журналистам причину отъезда, он сообщил, что, вероятно, президент намерен обсудить с ним вопрос особой важности, который нельзя доверить ни телефону, ни письму, ни посреднику.