Сверхновая американская фантастика, 1997 № 01-02

Если бы индейские племена, живущие сейчас в центре континента, смогли найти в себе необходимые силы для того, чтобы вступить на путь цивилизованного развития, им, возможно, это удалось бы. Обогнав по развитию окружающие их дикие народы, они могли бы постепенно накопить силы и опыт, и тогда при появлении на их границах европейцев они смогли бы если не сохранить независимость, то хотя бы добиться признания своих прав на землю и слиться с победителями. Но, к своему несчастью, индейцы входят в соприкосновение с самым развитым и, я бы сказал, самым алчным народом земного шара, находясь еще в полудиком состоянии. Их учителя становятся их хозяевами и приносят им не только культуру, но и угнетение.

На лесных просторах Северной Америки индейцы жили убого, но не чувствовали своей неполноценности. Когда же у них возникает желание стать членами общества белых людей, они могут занять в нем лишь самую низшую ступень. Ведь они входят в общество, где властвуют знания и богатство, невежественными и нищими. После беспокойной жизни, полной лишений и опасностей, но также глубоких переживаний и величия[95], им приходится привыкать к однообразному, мрачному и унизительному существованию. Позорное положение в обществе и тяжелая работа ради куска хлеба — вот то единственное, что дает индейцам цивилизация, которую им так нахваливают.

Но даже и этого они не всегда могут добиться.

Когда индейцы начинают по примеру европейцев обрабатывать землю, они сразу же вступают в гибельную для них конкуренцию. Белому человеку известны секреты земледелия. Индеец же приступает к этому незнакомому ему занятию, не владея никакими умениями. Европеец без затруднений выращивает богатый урожай, тогда как индеец затрачивает огромные усилия для того, чтобы вырастить хоть что-то.

Европеец живет среди людей, потребности которых ему известны и близки.

Индеец оказывается один среди враждебного ему народа. Он плохо знает его нравы, язык и законы и в то же время не способен без него обойтись. Ведь обеспечить себе достаток он может, лишь обменивая плоды своего труда на товары белых, так как его соплеменники не в состоянии оказать ему существенную помощь.

Итак, когда индеец хочет продать произведенные им продукты, он не всегда умеет найти покупателя, тогда как земледелец европейского происхождения находит его без труда. Индеец производит продукцию за счет огромных затрат, европеец же продает свою по низкой цене.

Таким образом, избавившись от бед, подстерегающих нецивилизованные народы, индеец попадает под гнет несчастий, знакомых культурным народам. Ему так же трудно жить среди нашего изобилия, как в своих лесах.

Кроме того, его привычки, связанные с кочевой жизнью, еще не разрушены, традиции не потеряли над ним своей власти, а вкус к охоте не угас. В его смятенном воображении возникают все более яркие картины диких радостей, которые он когда-то испытывал в лесах. Напротив, лишения и опасности, с которыми он там сталкивался, кажутся ему все менее страшными и значительными. Независимость, которой он обладал, живя среди равных себе людей, выгодно отличается от его подневольного состояния в цивилизованном обществе.

Вместе с тем, глушь, где он так долго жил свободным, совсем недалеко, он может достичь ее за несколько часов ходьбы. А его белые соседи предлагают высокую, по его мнению, цену за наполовину возделанное поле, которое кормит его с грехом пополам. Может быть, благодаря этим деньгам, которые ему обещают европейцы, он сможет спокойно и счастливо жить вдали от них. И он бросает свой плуг, берет оружие и навсегда возвращается в пустыню[96].

Наблюдая жизнь криков и чироков, о которых я упоминал, можно убедиться в правдивости этой грустной картины.

Хотя эти индейцы и не так много сделали, они, безусловно, проявили не меньше таланта, чем европейские народы в самых крупных своих начинаниях. Однако народам, как и отдельным людям, чтобы учиться, недостаточно ума и усилий, им еще нужно время.

Пока эти туземцы делали все для того, чтобы приобщиться к цивилизации, европейцы продолжали окружать их со всех сторон, все больше и больше ограничивая их жизненное пространство. Сейчас обе расы наконец встретились, они соприкасаются. Конечно, теперь индейцы стоят гораздо выше, чем их отцы-дикари, но им еще очень далеко до их белых соседей. Европейцы благодаря богатству и знаниям сразу же оказались в значительно более выгодном положении, чем индейцы: они завладели землей. Белые селились среди индейцев, захватывали землю или покупали ее за бесценок, разоряли индейцев, вступая в конкуренцию, которую те, конечно, не могли выдержать. Индейцы оказались в изоляции в своей собственной стране, превратились в небольшую колонию беспокойных иностранцев среди многочисленного и подавляющего их народа[97].

Вашингтон писал в одном из своих посланий конгрессу: «Мы более просвещенны и более могущественны, чем индейские народы, и должны считать делом своей чести доброе и даже великодушное отношение к ним».

Но такая благородная и добродетельная политика никогда не проводилась в жизнь.