Улавливание чужих эмоций – обратная сторона сверхчувствительности к окружающим: почти физически ощущать, как твой собеседник поведет себя в следующее мгновение, каковы будут его дальнейшие действия. В другом контексте такую способность можно было бы назвать проницательностью. Но здесь мы видим нечто другое: ясную уверенность сверходаренного в дальнейших словах, жестах и действиях своего визави. Эта уверенность появляется путем мгновенного, но тщательного анализа его эмоционального состояния, что и складывается в цельную картину поведения. Получается своеобразная интуитивная дедукция. Другими словами, сверходаренный знает все обо всех своих знакомых, но на подсознательном уровне. Оказавшись в привычной ситуации, он даже может направлять разговор с собеседником в нужное русло или, наоборот, замолкает, постеснявшись своей способности читать чужие мысли.
«Глядя на нее, я подумала: „Неужели и она станет такой же, как все?“ И попробовала представить себе ее через десять лет. […] Но у меня ничего не получилось. Какое счастье! Первый раз вижу кого-то, чье будущее не могу предсказать, перед кем открыты все дороги судьбы».[14]
Для сверходаренных людей характерна навязчивая гиперчувствительность. Они очень остро ощущают любые эмоции и чутко реагируют на малейшие изменения вокруг них. Для них все имеет исключительное значение. Они стремятся уловить и запомнить малейшую деталь, даже ту, присутствие которой никто не замечает. Такую незначительную, что она даже не появляется на горизонте нашего сознания.
Таким образом, жизнь нашего уникального человека, наполненная новыми эмоциями и ощущениями, приобретает невиданный размах и редкостную глубину, но для него самого она часто становится совершенно невыносимой из-за постоянного накала страстей.
Бывает так, что испытываемая сверходаренными эмоциональная нагрузка оказывается настолько сильной, что некоторые их поступки становятся излишне импульсивными. Такие взрывы эмоций часто выливаются в тяжелые душевные травмы, ведь данное поведение является для него единственно возможной реакцией на разрушительное воздействие всей этой лавины чувств и переживаний, грозящей затопить все вокруг.
«Это всегда чудо. Как только хор начинает петь, разом исчезает все. […] И каждый раз мне хочется плакать, у меня сжимается горло, я креплюсь как могу, но, кажется, все равно вот-вот разрыдаюсь. […] Это такая красота, такая стройность и совершенная слиянность. Я перестаю быть собой, становлюсь частицей высокого целого, к которому принадлежат также все остальные, и с тоской думаю, почему такое происходит только в редкие минуты, когда поет хор, а не ежедневно».[15]
«