Сверхприключения сверхкосмонавта

Дальше в тетрадке сохранились лишь обрывки фраз. В ЦПКиО имени Горького на аттракционах всё происходило так, как и предполагал Юрий Иванов: «развлекаться» с ним на аттракционах начали все ребята, а закончил эти испытания развлечениями он в полном одиночестве, даже будущий космонавт Маслов и тот не выдержал перегрузок, предложенных Ивановым.

Обкатав все аттракционы, Юрий направился в Сандуновскую баню. До бани с ним еле доплёлся один Маслов, но что произошло в бане, неясно, так как в тексте отсутствуют ещё страницы три-четыре. Затем Иванов, продолжает описывать, как он сидел в актовом зале школы, ожидая начала уроков, и занимался сразу пятью делами…

…Итак, после посещения ЦПКиО имени Горького и Сандуновской бани я как ни в чем не бывало сидел в актовом зале нашей школы и занимался сразу пятью делами, самым серьёзным из которых были мои размышления о книге "Ораторское мастерство". Эту книгу я купил в книжном магазине по дороге в школу. Ещё я купил книгу "Судебные речи". По книге "Ораторское мастерство" я собираюсь овладеть искусством красноречия, а на судебных речах обвинителей я собираюсь тренировать своё красноречие. Обе книги я прочитал в сквере минут за сорок. Я не очень-то давно овладел искусством так называемого партитурного чтения, и с помощью этой системы могу прочитать примерно двести — триста страниц в час. Поэтому, когда я сидел в школе, я уже не читал, а только размышлял о прочитанном.

Дело в том, что мне как представителю земной цивилизации придётся представлять её на встрече с инопланетянами, а для общения с ними мне, конечно, необходимо овладеть достаточно сильным и могучим красноречием. Соотечественников я, конечно, могу и без всякого красноречия поразить первыми же попавшимися словами, но одно дело — соотечественники, а другое дело — инопланетяне! К инопланетянам потребуется, думаю, более научный подход.

Из прочитанного я понял, что ораторское искусство держится на философии, логике, психологии, этике, языкознании… Мысли мои прервал вошедший в зал Борис Кутырев. Я посмотрел на него и подумал: на чём держится красноречие, я знаю, но вот на чём держится Борис Кутырев, не могу понять. В парке Кутырев не выдержал и сошёл с круга уже, кажется, на третьем или четвертом аттракционе, и сейчас у него было бледно-зелёное лицо, впалые щеки и какие-то блуждающие глаза. Он посмотрел на мою книгу, опустился без сил на стул и спросил:

— Ещё читать можешь?

— Могу, — сказал я.

— И на уроках сидеть будешь?

— Буду, — сказал я.

Кутырев пожал плечами и сказал:

— Ну, Иванов, видал я закоренелых развлеченцев, видал и закалённых аттракционистов, но такого, как ты, встречаю в первый раз… — Затем он взглянул на книги, которые я читал, и вздрогнул. Сверху лежала книга "Судебные речи".

— Товарищи судьи! Я приступаю к обвинительной речи на данном судебном процессе с полным сознанием его огромного значения! — громко крикнул я на весь зал. Я крикнул для того, чтобы проверить, как звучит мой голос в смысле красноречия. Голос мой звучал прекрасно, просто очень даже прекрасно.

Кутырев вздрогнул, посмотрел на меня с ужасом, а в глазах его можно было прочитать: какое там — или «влюбился», или "попал в дурную компанию", или "его какая-то муха укусила", или "его инопланетяне подменили"!? Тут определенно всё сразу: и влюбился, и попал в дурную компанию, и муха укусила, и инопланетяне подменили!!! Подумав так, Кутырев бессильно и тихо спросил:

— А где все?

— Ты хочешь узнать, где все хлипаки? — переспросил я Кутырева и разозлился: — Бросил бы я всех хлипаков в речку к пираньям… во время отлива.

— Ну да, — сказал Кутырев, — тебе дай волю, ты только бы и делал, что стоял на берегу реки и бросал всех к пираньям, А когда всех перебросал, тогда бы что ещё стал делать?

Я, конечно, ответил самым презрительным на свете молчанием на такую ужасную картину, нарисованную словами Кутырева. Если бы я начал отвечать, пришлось бы рассекречивать многое — одно за другим. А я такое себе позволить не могу. Поэтому я обязан был выслушать слова Кутырева совершенно спокойно, не дрогнув ни единым сверхмускулом на своем сверхлице. Не дождавшись ответа, Кутырев тяжело вздохнул и оглянулся.

— А где все? — переспросил он меня устало, но настойчиво.

— Если здесь я, значит, здесь все, — сказал я. — А остальные, по-моему, в медпункте.

Кутырев глубоко вздохнул и, наверное, подумал, что ему тоже надо бы сходить в медпункт, но у него не хватило сил подняться со стула, поэтому он остался сидеть. И потом, у него было какое-то ко мне, как это я чувствовал, очень важное дело. Я с жалостью смотрел на Кутырева и думал: "Да, а ведь это только мой перигей, и даже не перигей, а, так сказать, самое его начало".

Кутырев, видимо, понял мой взгляд, поэтому он опять вздохнул и сказал:

— Укатали сивку…

Он даже не мог договорить до конца пословицу.

— Укатали сявку, — поправил я Кутырева.

Я прислушался к своему пульсу и к артериальному давлению, проверил аппетит — он у меня был сейчас просто волчий — и подумал: "Всё в норме, всё в абсолютной норме, самочувствие сверхкосмонавта Юрия Иванова прекрасное!"