Сверхприключения сверхкосмонавта

…Когда я проснулся, первое, о чём я подумал: как мне проучить всех этих жалких шпионов. Я решил это сделать сегодня же утром, после зарядки и завтрака. Я вышел на балкон на яркий утренний свет, потому что услышал на дворе какой-то подозрительный шум. Но вы знаете, что "лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать", гласит народная мудрость. Ну, а что делать, если наши глаза не всё способны разглядеть? Взять, к примеру, свет (самое тёмное место в физике, как считают учёные). Видимый свет — это электромагнитные излучения, которые мы ощущаем. Такое излучение дают волны, длина которых лежит в определённом диапазоне. Но стоит только волне «перебежать» границу в правую или левую сторону, как она превращается в невидимку. Инфракрасную и ультрафиолетовую области оптического спектра мы не видим. Но я, как вы сами понимаете, вышел на видимую часть света, и что же? Вертишейкин рассматривал меня в упор в бинокль.

— "Большое видится на расстоянии!" — сказал он мне нахально вместо "здравствуйте!". — Это как сказал Есенин, — пояснил Колесников-Вертишейкин.

— Большое видится _и_ на расстоянии, как сказал Иванов, — поправил я Вертишейкина и Есенина.

Я нарочно потянулся и прислушался к себе. Все анализаторные системы моего организма работали прекрасно. Кристаллы углекислых солей давили на мембрану моего уха, сигнализируя об идеальном состоянии моего слуха. Я прекрасно слышал все, что происходило вокруг меня, надо мной и подо мной.

Внизу, возле ворот дома, дежурила, громко о чём-то переговариваясь, масловская дружина.

— "Все равны, как на подбор. С ними дядька Черномор!" — пояснил Вертишейкин, кивнув головой в сторону Маслова.

А я сказал:

— Зелёный театр… зелёный шум! — при этом мне показалось, что что-то когда-то вроде этого было в моей жизни.

Вот так же кто-то стоял, чего-то от меня требовал, я с кем-то ругался… Или я что-то об этом читал в какой-то книжке?.. А не всё ли равно с кем, когда и что было? Не отвлекайся, Иванов, не отвлекайся от перигея, который ты сейчас покажешь своим одноклассникам. Они хотят проникнуть в твой апогей, но пока ещё рано, рано ещё проникать им в твой апогей. Вообще-то апогей самое дальнее удаление сверхкосмонавта от Земли. Мой апогей — это когда я выполню порученное самое трудное задание" на свете, а перигей — это самое близкое приближение к Земле сверхкосмонавта. Это примерно вообще, а в данном случае мой перигей — мое самое близкое приближение к моим земным делам и заботам. И сегодня, скажем через час, я начну, как говорится, приоткрывать завесу, я позволю заглянуть в щёлочку забора, как бы существующего вокруг меня в моей жизни, я позволю заглянуть в щёлочку этим сгорающим от любопытства. Да не сгорающим, а, точнее, тлеющим от любопытства ченеземпрам! Колесников-Вертишейкин не сводил с меня молящих глаз, стараясь при этом даже не моргать, чтобы не пропустить чего-нибудь. У него даже слезы на глазах выступили от напряженного внимания.

— Часа через два мы многих недосчитаемся, — сказал я задумчиво.

— В живых? — заинтересовался Вертишейкин.

Эта фраза для него сразу же запахла антологией таинственных случаев. Он поджидал моего ответа и вежливо переспросил:

— Недосчитаемся в живых?

— В еле живых, — объяснил я. — Пересчитай всех по цифровой системе! — приказал я Вертишейкину.

— Ох и интересный же ты человек, — сказал Вертишейкин, и как мне показалось, с неподдельным восторгом. — Ну до чего же ты интересный человек, Иванов! Вот есть цирк, кино, телевидение, театр, а ты один — всё, вместе взятое!

— Ты вот что, Вертишейкин, ты слов так зря не бросай, ты пойди и запиши, что я интересный человек и, так сказать, что я всё, вместе взятое, запиши и покажи это моему отцу.

— И маме? — спросил Колесников.

— Маме не надо, мама и без тебя знает, что я интересный человек и, так сказать, всё, вместе взятое!

— Хорошо, — сказал Колесников.

— Не "хорошо", — поправил я Колесникова, — а слушаюсь.

— Слушаюсь, — поправился Вертишейкин.

— И вот что ещё… Раз уж антология таинственных случаев так антология, — сказал я, а про себя я подумал, что это хорошо и правильно, что я уже сейчас записываю о себе воспоминания, но ещё лучше, если будет записывать обо мне воспоминания ещё кто-нибудь, ну, скажем, тот же Колесников-Вертишейкин. И ещё я подумал, что этот Вертишейкин со своим заурядным умом сам не разберётся, что произойдёт в парке на его глазах, поэтому я сказал:

— Ты, Вертишейкин, со своим детективным умом сразу не разберёшься и не поймёшь, что сейчас произойдёт, поэтому я тебе объясню. Всё это тоже, между прочим, запиши. Значит, так: сейчас я выйду на улицу и побегу в ЦПКиО, в парк, туда, где аттракцион, понял?

Вертишейкин кивнул головой, что он всё понял.

— До парка со мной добежать сумеет только Маслов, остальные не выдержат и отстанут. Чтобы не подумали, что Иванов сбежал, и чтобы не искали по всему парку попусту, я тебе скажу, где мы с Масловым будем.

— Это тоже записывать?