Сверстники

Чувство какого-то светлого, не угнетающего душу одиночества овеяло его. Он решил, что, когда станет взрослым, он построит здесь себе маленький домик. Дикие животные привыкнут к нему, и лунными ночами он будет смотреть из окна, как они пьют.

Он пересёк ровное дно провала и поднялся к водопойному лотку. Махать мотыгой сплеча, прочищая его известняковое ложе, было неудобно. Он бросил её и принялся работать руками. Лоток был сплошь забит листьями и песком. Джоди усиленно раскапывал и разгребал их. Он наседал на сочащуюся влагу, стараясь хоть на мгновение удержать лоток сухим и пустым. Вода натекала вновь, как только он убирал руки. Наконец известняковое корыто стало белым и чистым. Он оставил его довольный и поднялся выше по склону к лоткам для стирки. Эти были побольше и требовали больше труда для очистки. Поскольку ими пользовались постоянно, они были сравнительно свободны от листьев, зато осклизлые от мыла. Джоди взобрался на ликвидамбр и набрал охапку испанского мха. Им будет хорошо оттирать. Затем зачерпнул песку с голого места на косогоре и пустил его в ход вместе со мхом.

Он порядком устал, когда добрался до питьевого лотка наверху. Здесь было так круто, что стоило лишь налечь животом на откос и наклонить голову – и можно было пить, словно оленёнок. Он провёл языком вверх и вниз по краю лотка. Он быстро-быстро заработал языком, высовывая его изо рта и втягивая обратно, а потом отклонился назад и наблюдал пошедшую по воде рябь. Интересно, подумал он, лакает ли медведь воду, как собака, или всасывает, как олень? Он вообразил себя медведем и испробовал оба способа, решая. Когда лакаешь, напиваешься медленнее, но, всосав воду, он чуть не захлебнулся. Нет, ему этого не решить. Вот отец, тот знает, как пьёт медведь. Пожалуй, он даже видел это собственными глазами.

Джоди целиком погрузил лицо в воду. Он повернул его сначала в одну сторону, потом в другую, так что сперва одна щека, а потом другая была омыта и почувствовала холодок. Он встал на голову в лотке, распределив тяжесть тела на ладони рук. Ему хотелось узнать, как долго он сможет удерживать дыхание. Он стал пускать пузыри. Со дна промоины до него донёсся голос отца:

– Как случилось, сын, что вода стала тебе так люба? Налей её в умывальный таз – и у тебя делается такой вид, будто это гадость какая.

Он повернулся. С головы его стекала вода.

– Па, я совсем не слышал, как ты подошёл.

– Ты слишком глубоко ушёл своими грязными сусалами в воду, которую твой бедный отец собирался пить.

– Я не был грязный, па. Вода не замутилась.

– Я не настолько хочу пить.

Пенни поднялся по откосу, осмотрел нижние лотки и кивнул. Он стоял, склонившись над краем лотка для стирки, и жевал веточку.

– Однако, скажу я тебе! – начал он. – Мать прямо ошарашила меня, когда сказала: «Двадцать лет». Не было ведь ни разу, чтоб я сел да расчислил, сколько времени прошло. Годы пролетали мимо, один за другим, и я не замечал, не считал их. Вот, думаю, вырою матери колодец, и так каждую весну. Ну, а потом то вола надо покупать, то корова в болоте увязнет и пропадёт, то кто-нибудь из малышей, народившись, умирает, так что уж и охоты нет рыть колодец, и платить нечем. А кирпич страшно дорог… Я раз уже начинал рыть, и как дошёл до тридцати футов, а воды всё нет, на том и закаялся. Но всё ж таки двадцать лет – это слишком, ни от одной женщины нельзя требовать, чтобы она столько лет стирала бельё в родниковой воде на косогоре и не роптала.

Джоди слушал его с серьёзным видом.

– Когда-нибудь мы отроем ей колодец, – сказал он.

– Двадцать лет… – повторил Пенни. – Мне всегда что-нибудь да мешало. Война. После неё пришлось заново расчищать всю землю.

Он стоял, опершись на лоток, и как бы глядел назад, в глубину прошедших годов.

– Когда я впервые попал сюда, – сказал он, – когда я выбирал это место и селился здесь, я надеялся…

Тот, утренний, вопрос снова всплыл в памяти Джоди.

– Как случилось, что ты выбрал это место, па?

– Я выбрал его потому, что… – Он нахмурился, подыскивая слова. – Я просто жаждал покоя, вот и всё. – Он улыбнулся. – И тут, в глуши, я обрёл его, если прощать медведям, пантерам, волкам, диким кошкам и… время от времени твоей матери.

Потом они сидели и молчали. В верхушках деревьев зашевелились белки. Пенни вдруг толкнул Джоди локтем в бок:

– Глянь-ка на этого стервеца, ишь подсматривает.

Он указал на ликвидамбр. Из-за его ствола, футах в десяти над землей, выглядывал молодой, ещё не вполне подросший енот. Увидев, что за ним наблюдают, он спрятался за стол. Через мгновение его словно обтянутая маской морда показалась вновь.

– Небось мы кажемся зверям такими же странными, как они нам, – сказал Пенни.

– А как получается, что одни пугливые, а другие смелые?