Свет

Он распутал узел USB-кабелей, раздвинул груду периферии и стаканчиков из-под кофе, достал внешний жесткий диск на сто гигабайт в футляре из полированного титана и протянул Кэрни, который осторожно взвесил футляр на ладони.

– Что это?

– Результаты последнего запуска. Состояние, свободное от декогеренции, продержалось целую минуту. У нас там кубиты целую гребаную минуту прожили, прежде чем интерференция взяла свое. Там, внизу, это все равно что миллион лет. Такое впечатление, что принцип неопределенности на время отключился. – Он сдавленно хихикнул. – Миллиона лет нам хватит, как думаешь? Можем считать это успехом, э? Но потом… Не знаю, что потом произошло. Фракталы…

Кэрни чувствовал, что разговор ведет в никуда. Скорее всего, в результаты закралась ошибка, да и потом, увиденного в лаборатории это не объясняло.

– Брайан, зачем ты мониторы раскокал?

– Потому что физика кончилась. Физика отключилась. Фракталы… – он не сразу нашел нужное слово; видимо, он совершенно не был готов увидеть то, что прокручивалось сейчас в его памяти, – протекать стали. А потом туда вошла кошка. Она просто прошла через дисплей прямо в данные. – Он засмеялся, глядя на Кэрни с Анной. – Я и не ожидал, что вы поверите, – добавил он.

В глубине души, под покровом необъяснимого страха, чудаковатости и обычной вины за то, что продался сперва Мэдоузу, а потом «Сони», Тэйт оставался обычным подростком со способностями к физике. Хиппарская прическа да уверенность, что физика даст ему некоторое преимущество в жизни среди взрослых, если те будут его прощать: дальше этого он не пошел. Теперь жена развеяла его заблуждение. И, что, вероятно, было для него еще страшнее, сама физика повернулась к Тэйту непостижимой, невыносимой стороной. Кэрни стало его жалко, но он лишь сказал, тщательно подбирая слова:

– Кошка здесь, Брайан. Она у тебя на плече сидит.

Тэйт покосился на Кэрни, потом на собственное плечо. Казалось, он не видит белой кошечки, которая восседала там, мурлыча, и месила лапками ткань парки. Он покачал головой.

– Нет, – ответил он жалобно. – Она ушла.

Анна уставилась на Тэйта, потом перевела взгляд на кошку, потом снова на Тэйта.

– С меня хватит, – сказала она. – Если никто не против, я такси вызову.

– Отсюда нельзя позвонить, – объяснил ей Тэйт, словно ребенку. – Это клетка. – И прошептал: – Я понятия не имел, что Бет все это так напрягало.

Кэрни коснулся его плеча:

– Брайан, а зачем тебе клетка? Что произошло на самом деле?

Тэйт начал плакать.

– Не знаю, – сказал он.

– Зачем тебе клетка? – настаивал Кэрни. Вынудил Тэйта повернуться к себе лицом. – Боишься, как бы сюда что-нибудь не проникло?

Тэйт утер глаза.

– Нет, я опасаюсь, как бы отсюда что-нибудь не выбралось, – ответил он.

Вздрогнув, он как-то чудаковато встал вполоборота к Кэрни и поднял руку, застегнув парку на шее; по ходу дела он оказался лицом к лицу с Анной. И дернулся, будто забыл о ней и перепугался ее присутствия.

– Мне холодно, – прошептал он. Пошарив рукой за спиной, он подтянул к себе стул и осел на него. Белая кошка все это время грациозно сохраняла равновесие на его плече, продолжая мурлыкать.

Тэйт глянул на Кэрни и сказал:

– Мне все время холодно.

Помолчав мгновение, он проговорил:

– Меня тут на самом деле нет. Никого из нас тут нет.

Слезы катились по глубоким складкам у его губ.

– Майкл, тут никого из нас вообще нет.

Кэрни быстро шагнул вперед и, прежде чем Тэйт успел среагировать, сорвал капюшон парки с его головы. Безжалостный флуоресцентный свет упал на лицо Тэйта, обросшее щетиной, истощенное, постаревшее; вокруг глаз видны были глубокие морщины, словно он работал без очков, щурясь, или плакал ночь напролет. Кэрни подумал, что, наверное, справедливы обе версии. Сами глаза были водянистые, с бледно-голубыми радужками, капилляры местами полопались. Ничего странного, вот только из внутренних уголков непрерывными ручейками текли слезы. Слишком обильные, чтобы списать это на Тэйтово горе. Каждая слеза состояла из точно идентичных ей по форме слезинок, а те – из слезинок поменьше. В каждой слезинке проступало крохотное изображение. «Как далеко вниз ни уходи, – подумалось Кэрни, – оно всегда там будет». Поначалу он подумал, что это его собственное отражение. Когда же увидел, что это в действительности такое, то отшатнулся, схватил Анну за плечо и поволок из комнаты. Она сопротивлялась, отталкивала его руками и сумкой, в ужасе глядя на Брайана Тэйта и то, что с ним происходило.

– Нет, – урезонивающе сказала она. – Нет. Послушай, надо ему помочь.

– Господи, Анна! Бежим!

Белая кошка тоже плакала. Под взглядом Кэрни она изогнула шею, повернула к нему тощую мордочку дикарки, и слезы светлячками рассыпались по комнате. Они текли и текли, пока сама кошка не истаяла и не стекла с плеча Брайана Тэйта на пол медленной лужицей сверкающей жидкости, а сам Тэйт в это время раскачивался на стуле взад-вперед, бормоча что-то вроде:

– Эрр… эрр… эрр…

Он тоже начал таять.

* * *