Свет

– Боишься боли? – змей спустился немного ниже и теперь глаза его были напротив глас Максима, – не волнуйся, ты даже не успеешь о ней вспомнить. Это то же самое, что вырвать у себя волос. Боишься?

– …Что такое смерть, а? – у Максимилиана был безразличные взгляд, но в этот момент он повернул голову к своему собеседнику и «помощнику».

– Смерть… Она не страшная. Она просто делает тебя другим. Ты же испытывал такие моменты, когда ты слышал, видел, мог двигаться, но у тебя не было ощущения тела?

Максим кивнул.

– Так вот это смерть. В этот момент в Вечности, из других элементов, собирается твоя новая «кожура». Ты этого можешь даже не узнать и не почувствовать после. Только эта смерть немного иная… Можно сказать – смерть в жизни. А вот если придут «настоящие», они уже будут жизнью в смерти. Мы все живем жизнью в смерти, но не все проживаем смерть в жизни, живя в смерти. Но и смерть, и жизнь – это любовь. И любовь – это жизнь. Но не смерть. Смерть и любовь равны жизни. Жизнь – смерти. Смерть – любви.

– Так если же смерть равна любви, но любовь не равна смерти, зачем ты хочешь меня умертвить? – не понял Максимилиан.

– Я не хочу твоей смерти, я хочу, чтобы ты ожил, – настаивал змей.

– А сейчас я мертв?

– Нет, – он помотал головой, – живой. Но не совсем.

– Как это?

– Ты не любишь.

Максим настолько широко раскрыл глаза, что они у него даже заслезились.

– Я? Не люблю?

– Да, потому что…

– Дядя, подай мне ленточку!

Максим повернул голову. На него смотрела девочка лет пяти. Она приветливо улыбалась и хлопала длинными ресницами. На ней было летнее светло-зеленое платьице, хотя на улице было достаточно холодно, босая…

Потом он перевел взгляд на змея, разговаривающего и просвещавшего его только что. Исчез. Только атласная лента, которую обычно вплетают в косы, покачивалась на ветру как кораблик на волнах. Максим протянул руку и боязливо стащил ее с дерева, отдал девчонке.

– Спасибо. Это ты ее туда повесил?

– Нет.

– А кто? – девочка продолжала улыбаться.

– Не знаю.

– А может он сам приполз? – она испытующе посмотрела на Максима.

– А разве он живой?

– Ты же с ним разговаривал.

– Разговаривал, – Максим опустил голову.

– Пойдем, утопим его в луже, хочешь? – от маленького милого создания это предложение звучало как-то странно, но Максимилиан не сильно удивился.

– Зачем?

– Он же хотел тебя убить?

– Оживить хотел…

– Как хочешь.

Девчонка повернулась и пошла по серой улице. Ступала она мягко, как по вате. Шла босиком. Но ей, казалось, все равно, что под ногами стекла и проволока. Шла настолько легко, что можно было подумать – плывет. Может быть, она и не касалась ногами земли, кто знает. И вот ее силуэт уже стал сливаться с темнотой. И только свет от фонарей и луны делал ее заметной, потому что осветлял волосы. Можно было подумать, что она совсем не маленькая, и что ей хотя бы шестнадцать.

– Стой, – Максим крикнул уже в пустоту.

– Что?

Ну вот. Теперь ей и впрямь было шестнадцать. Может даже больше. И она стояла рядом с ним, в двух шагах.

– Как ты это сделала?

– Ты очень долго думал. Но я все-таки дождалась! – вместо ответа произнесла девушка. – Пойдем.

– Куда?

– Лужу искать.

Они пошли по дороге. Луна светила ярко. И если бы на земле была вода, они бы ее точно заметили.

Плеч Максима все чаще стало касаться что-то гладкое и сухое. Он повернулся.

– Что это?!

Волосы девушки, до этого момента столь красивые, теперь превратились в змей. Они пытались расползтись в стороны, беспомощно отталкиваясь от воздуха, но врастали в голову.

– Ой, – она провела по змеям руками, – извини. Хотя, ты бы все равно об этом узнал.

Максимилиан ненадолго застыл, а потом чуть ли не шепотом произнес:

– Ты Горгона?

– А ты смотрел мне в глаза?

– Да.

– Стал камнем?

– Нет.

Они вновь пошли молча. Постепенно пресмыкающиеся стали более спокойными, а потом и вовсе превратились в косы и ленты.

– Так это твой… волос? – спросил Максим, показывая на ленточку, которую девушка держала в руке.

– Мой ребенок.

– А чего ты его так скрутила?

Этот вопрос звучал так по-детски, что незнакомка расхохоталась:

– Не волнуйся, ему не больно.

– За что ты его так?

– Как?

– Ну, в эту… в лужу-то?

– Нельзя указывать людям. Нельзя делать им больно. Иначе, их уже черствеющие сердца станут железом.

Они шли по узким улочкам. В окнах изредка мелькал свет. А Максимилиан думал, от чего там не спят люди. Вон там, наверное, поэт пишет стихи. Да, точно, там такой свет. А там кто-то ссориться – на занавесках зигзагами бегают тени. А там кто-то кого-то целует…

– Тебя зовут как? – Максим не мог долго молчать.

– А какое имя мне подходит?

– Не знаю…

– Представь, что я немая. Как бы ты меня назвал?

– Эсперанса, – немного подумав и окинув ее взглядом, ответил он.

– Мне нравится. Можешь меня так называть.

– А где твое?

– Имя? А зачем оно мне? Сейчас я женщина, лет через сто стану мужчиной. Для чего мне себя называть? Я есть – это самое главное.

Максимилиан был удивлен и поэтому продолжал спрашивать:

– А как же паспорт?

Она его не услышала. А может, просто сделала вид. Но отвечать не стала. Тогда Максим сменил тему:

– Почему мы будет топить его в луже? Это противно.