Свет

– Ты никому ничем не обязана, Золотая пташка, и меньше всего мне, – шепчет Слейд, продолжая снимать напряжение и боль, будто в его прикосновениях заключена настоящая магия. – Ты бесценна. Ты стоишь дороже всего золота в мире. И мир обязан тебе гораздо большим, чем то, что тебе было дано.

Кажется, на щеку мне падает слеза, но я делаю вид, будто это капля от пара.

Потом мы со Слейдом молчим. Он массирует мне ноги до тех пор, пока я с трудом сдерживаю стоны и пока в стопах не проходит болезненное, тянущее ощущение. Потом Слейд кладет умелые руки на мои икры, разминая уверенными движениями суставы и растирая чувствительные мускулы. Потому что так он всегда и поступает. Слейд находит мои болевые точки и помогает мне унять эту боль.

Даже когда я не хочу.

Глава 24

Слейд

Буря наконец-то отступила.

Небо покрыто черно-синими облаками, цепляющимися за горизонт, а ночь постепенно уступает место рассвету.

Ветер тоже перестал задувать, и от снежной бури, длящейся последние несколько дней, осталось лишь то, что она сбросила на землю. Дроллард до самых границ усыпан шестью футами снега, но трудолюбивые селяне расчистили дорожки и участки перед домами, а благодаря пологим горным склонам снег в павильоне не скопился. Теперь Дроллард кажется еще более защищенным от внешнего мира.

Я иду по деревне, засунув руки в карманы, и не поскальзываюсь на обледенелых дорожках лишь потому, что по ним рассыпали крупинки соли и песка.

Я прохожу мимо домов с покатыми крышами; еще не рассвело, и вокруг стоит тишина. Из труб вырывается дым и, поднимаясь к горному выступу, рассеивается в небе.

В павильоне пусто, если не считать телег, которыми селяне собирают продовольствие, когда им его доставляют. Несколько изогнутых деревьев хватаются за землю, а на их узловатых, гнутых ветвях, усыпанных иголками, лежит снег.

Павильон срыт под выступом горы, и здесь, за грудами дров, за каменным углублением для костра, находится дверь в Погреб. Сперва я осматриваюсь, но помимо большой комнаты, набитой припасами, и замученного холодом стражника, здесь больше никого. Он кивает, когда я прохожу мимо, а потом исчезаю в расщелине горы, где стены гладкие и проход между ними такой узкий, что может пройти только один человек.

Растрескавшаяся дорожка длинная и неровная, и какое-то время я иду совсем вслепую, поскольку в этой расщелине темно. Когда я прохожу до конца и протискиваюсь, гора становится чуть просторнее. По бледным стенам пещеры проходит несколько голубых линий, отбрасывающих тонкий свет.

И хотя я укрыт от стихии, внутри намного холоднее. Холод тут застойный и держится вечно. И все же, приближаясь к железной двери, установленной в горе, я чувствую, как мне становится жарко. Когда я подхожу к зарешеченному окну и заглядываю в него, из моего рта вылетает пар – единственный признак того, что здесь минусовая температура.

– Давно ты вернулся? – Я задаю вопрос, даже не повернувшись – это ни к чему. Я почувствовал его, как только вошел.

Райатт сидит, вытянув ноги. Его затененная фигура загораживает свет фонаря, висящего рядом, оранжевое пламя которого подпитывает масло, добываемое из принадлежащих нам шахт.

– Пару часов, – небрежно отвечает он, и я наконец поворачиваюсь к нему.

– Здесь только один. – В моем тоне слышится вопрос.

Райатт чешет затылок, отчего черные волосы местами становятся взъерошенными. Обычно он отпускает локоны длиннее, чем я, и всегда ворчит, когда ему приходится стричься.

– Ты сказал, что для допроса тебе нужен один.

– Я сказал, что для допроса мне нужен хотя бы один, – поправляю я.

На его лице ни тени раскаяния.

– Если бы ты хотел, чтобы они все остались в живых, то стоило прислать Джадда. Я же сказал, что не позволю сюда вернуться крысам Мидаса. Напомню, этого желал и ты, и я, – говорит он и кивает на камеру. – От остальных я тоже получил, что хотел. Тем более учитывая, как их чертовски трудно оказалось найти.

– Сколько их было?

– Четверо. Повезло, что их засек мой тимбервинг. Так-то я и обнаружил их укрытие на холме недалеко отсюда. Услышав, что ты вернулся, они бросились врассыпную, как истинные крысы, но буря застала их врасплох, и им пришлось приземлиться.

Ладно, буря хотя бы на что-то сгодилась. Мы с Райаттом искали их несколько дней, и я уже начал волноваться, что поиски не увенчаются успехом.

– Я так понимаю, ты получил удовольствие, убив остальных трех?

Райатт коварно ухмыляется.

– Мертвецы прекрасно украшают замерзшую пустошь.

Кивнув, я снова смотрю через зарешеченную дверь и вижу жалкое подобие человека, распростершегося на полу и дрожащего в отделанном золотом пальто. Интересно, сколько дней Аурен потратила на то, чтобы позолотить эту падаль? Сколько энергии, времени и сил потратила на поддержание репутации и самолюбия Мидаса? От одной только мысли об этом по спине пробегает жаркая волна гнева.

– Ты рано встал, – говорит Райатт, повернув ко мне лицо, наполовину скрытое тенью, а наполовину освещенное синим цветом.