Свет

Я молчу и сажусь напротив него на бочку. Если откровенно, я почти не сплю, как и Аурен. Проворочавшись всю ночь, перед рассветом мне удается задремать на пару часов, но ровно до тех пор, пока она не возвращается в спальню.

Брат низким голосом спрашивает:

– Она по-прежнему не встает днем?

Я бросаю на него взгляд.

– Она привыкает.

– Правда?

– Что, черт возьми, это значит?

Райатт пожимает плечом.

– Я вижу, каким становится ее лицо всякий раз, когда кто-то упоминает о золоте. Она в ужасе.

– Ничего подобного, – огрызаюсь я, стиснув зубы от злости.

– Как скажешь.

– А чего ты так беспокоишься?

– А почему не беспокоишься сам? – парирует Райатт. – Той ночью мы все ее видели. Может, внешне Аурен и кажется горой, но в действительности она вулкан, который скоро извергнется. А когда она так делает, это не какой-то пустяк.

– Она справится.

Однако Райатт не сдается. Но иного я от него и не ждал. Половина его личности всегда мне противоречит.

– Она боится своей силы, и небеспричинно. Но когда вопрос стоит о магии, страх представляет опасность. Кому, как не тебе, это знать.

Мы смотрим друг на друга, стоя по разные стороны узкой дорожки. У него за спиной сияют синие полосы пещеры, а мерцающие лампы словно противодействуют этому свету.

– Это займет время.

– И сколько времени ты можешь себе позволить?

Я провожу рукой по волосам, дергая за кончики.

– Столько, сколько ей, черт возьми, понадобится.

Он недовольно и несогласно качает головой.

– Может, ты и король, но даже тебе не под силу это выдержать. К тому же тебе претит тут находиться.

– Вовсе нет.

Райатт закатывает глаза.

– Конечно, нет. Вот почему ты приходишь сюда, только когда это позарез нужно.

Кажется, что зубы вот-вот треснут от того, насколько сильно я их стискиваю.

– Мне нужно править королевством.

Он усмехается.

– Ага, именно. Но до этого тебе нужно было защищать эту деревню.

Я резко подаюсь вперед, упираясь локтями в колени.

– Я и защищаю деревню. Ты и половины не знаешь, на что мне приходится идти, чтобы ее защитить, и чем я пожертвовал.

Райатт смеряет меня взглядом, который, наверное, в точности отражает мой взгляд.

– Ты и правда хочешь обсудить жертвенность, брат? Потому что я отказался от своей личности, чтобы тебе служить.

Иногда пропасть между нами кажется непреодолимой. Например, сейчас, когда мы ссоримся.

– Ты вообще там бывал? – спрашивает он.

Я резко выпрямляюсь.

– Не задавай вопросов, ответы на которые тебе и так известны. У тебя не настолько утешающий голос.

Он не обращает внимания на мою острóту.

– Стоило бы знать.

– Райатт, я был немного занят.

– Именно. – Его голос сочится презрением, и он встает. – Что ж, попробуйте вписать это в свой график, Ваше Величество. – Брат насмешливо отвешивает поклон и уходит.

Я смотрю ему вслед с омерзительным ощущением в груди. Спина Райатта напряжена, а в походке заметна злость.

Трудно представить его таким, когда перед глазами мелькает иное воспоминание – когда он был щуплым мальчишкой ниже меня более чем на фут, с растрепанными черными волосами и губами, испачканными джемом.

Тогда он никуда не уходил. Всегда следовал за мной или пытался схватить за руку, опутывая озорной улыбкой. Мы играли и искали приключений, а не избегали друг друга, как сейчас. И он никогда не смотрел так сердито в мою сторону.

Мой гнев улетучивается вместе с выдохом, рассеиваясь в холодном воздухе.

Я прислоняюсь спиной к стене пещеры, чувствуя, как шипы впиваются в руки.

В голове снова всплывают воспоминания, и я отчетливо слышу старый осуждающий голос.

«Держи себя в руках, Слейд. Ты что, обычный фейри, раз так легко теряешь контроль? Или станешь достойным крови, текущей в твоих гнилых венах? Спрячь шипы или я приколочу тебя за них к стене поместья и оставлю висеть, пока ты не научишься контролировать себя».

Возможно, дело в воспоминаниях о тех днях, что я провел, слушая такие приказы, но шипы наконец прячутся под кожу.

Контроль.

Это первое, что пришло мне в голову с того момента, как я начал меняться. У большинства фейри магия проявляется в пятнадцать-шестнадцать лет.

Мне не предоставили столько времени.

Я по-прежнему помню тот зуд. Помню, как царапал тыльную поверхность предплечий или пытался дотянуться до позвоночника. Я чувствовал себя медведем в лесу, которому нужно потереться о кору дерева. Каждый раз, когда мои шипы появлялись, они разрывали мою кожу в клочья, и из ран хлестала кровь.

На протяжении года они резали всякий раз, когда прорывали кожу. Рукава и спина рубашки покрывались алой кровью, а несколько капель стекало на брови.

Еще больший ужас внушал мой взгляд и резкий голос. Я научился прятать шипы, научился извлекать их, когда того хотел. Я даже перестал вздрагивать, когда они прорывали кожу. И вскоре перестал истекать кровью. Словно кровь и сама боялась предстать перед моим отцом.

– Вот ты где.

Я смотрю на Лу, которая влетает сюда не одна. На ее плече сидит почтовый ястреб, и они оба кажутся не очень-то довольными.