Свет

Это опасение, это скручивающая и опутывающая тревога сжимает мне горло, и я не могу даже глотнуть.

Он отходит на несколько футов, опускается на колени, где застыла золотая волна, и проводит пальцем по затвердевшему гребню.

Не знаю почему, но меня сотрясает дрожь.

Он приподнимает бровь.

– Замерзла?

– Нет.

Слейд снова встает и снимает пальто, но только я начинаю спорить о том, что мне не холодно, он кладет его на землю.

– Сядь сюда.

Сначала я нерешительно мнусь, но потом ноги сами несут меня к Слейду, и я сажусь на его пальто, поджав под себя ноги.

Он тоже садится, и, хотя нас разделяет два фута, расстояние кажется несущественным. Пространство между нами всегда заполнялось вниманием Слейда ко мне.

– Сейчас день, – говорит он, показав на вход в пещеру, куда еще проникает дневной свет. – Днем твоя сила всегда была неуправляемой, верно?

– Верно. Обычно, если днем что-то касалось моей кожи, то из меня тут же выплескивалось золото. – Я смотрю на черные чулки и перчатки. – Но с тех пор как я проснулась, все изменилось. Я ничего не золочу.

– А что чувствуешь?

Меня накрывает беспокойством, и я смотрю на ладонь, – словно могу увидеть в ней воспоминания из Рэнхолда.

Я быстро прячу руку под ногу.

– Ничего. Я ничего не чувствую.

– Попробуй позолотить камень.

Осторожно снимаю перчатку и прижимаю ладонь к выступающему камню слева. Это должно произойти немедля – золото должно сразу выплеснуться из меня.

Но ничего не происходит.

Слейд наклоняет голову.

– Ты пытаешься?

Я с гневом смотрю на него.

– На что ты намекаешь? Да, пытаюсь.

– Точно? Потому как сама сказала, что золото днем неуправляемо, но каким-то образом ты можешь его контролировать.

– О чем ты? Конечно, не могу.

– Но ты это сделала, – возражает он. – Ты могла просто позолотить предметы, сохранив текстуры и материалы, а могла полностью превратить их в драгоценный металл. Помнишь пальто, что было на тебе? Тебе удалось удержать магию, позолотив только подкладку. Всем этим управляла ты.

Я недоуменно смотрю на него.

– Я… я никогда не думала об этом в таком ключе.

– Ты всегда могла контролировать себя. Думаю, ты просто боишься. Думаю, ты сдерживаешься, и потому твое золото не проявляется. Ты его просто блокируешь.

Гнев разливается по венам, и мысли путаются.

– Ты ошибаешься.

– Аурен… – Меня не волнует, что он до сих пор такой спокойный, поскольку этот тон пробирает меня до самых костей. – Я тебя знаю.

– Может, и не знаешь, – злобно выплевываю я, хотя вовсе не хотела так отвечать. Я стала такой же жесткой и холодной, как застывшее золото. Я настраиваюсь на недовольство, готовлюсь к ответной реакции, к ссоре.

Но обманываюсь в ожиданиях.

Слейд бросает на меня тот же непогрешимый зеленый взгляд зеленых глаз, и на его лице ни тени эмоций.

– Может, ты ошибаешься, – продолжаю я, желая пробиться сквозь эту маску, желая расколоть его мнение обо мне и показать скрывающуюся внутри гниль. Доказать, что она была там до того, как Слейд ее во мне породил. – У нас есть лишь осколки воспоминаний и оставшиеся без ответа вопросы. Так что не сиди тут, строя из себя главного, и не веди себя так, будто все знаешь.

Я даже себя-то полностью не знаю.

И это занозой застряло у меня в груди.

Моя магия изменилась – так сильно, что я в ужасе. Моих лент больше нет. Их сорвали, как листья с виноградной лозы. И я…

– Я изменилась с тех пор, как вошла в Рэнхолд.

– Это правда, – признает Слейд. – Но я все равно тебя знаю…

У меня вырывается сдавленный смешок.

– Ты…

– Давай поговорим о той ночи.

Я обрываюсь на полуслове. Как и мое сердце. Я чувствую, как оно сжимает мне горло.

– Нам нет нужды говорить о той ночи. Мы были там вдвоем.

На его лице появляется разочарование и грусть.

– Поговори со мной, Аурен.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спрашиваю я и неосознанно вскакиваю на ноги. – Это. – Я обвожу рукой комнату, показав на золото, которое на меня не похоже. – В этом нет никакого смысла. Та ночь в Рэнхолде не имеет смысла. Мое золото ведет себя неправильно, а то, что я тогда натворила… Я вообще не должна была так поступать…

– А что ты натворила? – напирает он, и я сжимаю руки в кулаки, потому что я…

– Я убивала.

Вот что другие не обсуждают. Вот, с чем я не могу примириться.

– Как я вообще это сделала? С заходом солнца я чувствовала, как меня покинула сила, – говорю я и принимаюсь расхаживать по пещере, обходя затвердевшие пятна. – Я вообще не должна была бы воспользоваться силой, но это… – Я замолкаю и упираюсь взглядом в землю. – Во мне как будто что-то надломилось.

– Так и должно было случиться.

Я качаю головой, голос мой дрожит, гнев развеивается.

Потому что я не сержусь на него. Я злюсь на себя. И легче сдерживать этот гнев, чем испытывать иные чувства, потому что я не умею в них ориентироваться. Они представляют собой темные, устрашающие и скалистые просторы, и, пересекая их, я чувствую себя потерянной.

Ненавижу свой резкий тон. Ненавижу, что сразу же пытаюсь оттолкнуть Слейда из-за предчувствия, что все равно его потеряю.