Свет Черной Звезды

Я прикоснулась к прохладным губам супруга, обнимая кесаря и пытаясь согреть, согреться, забыться. Забыть о многом, об очень многом. О страхе, о ненависти, о желании победить и надписи «Мир принадлежит мне». Забыть обо всем этом, и заставить себя вспомнить о том поцелуе во дворце Праера, когда от первого прикосновения закружилась голова и мысли унеслись прочь, о чувстве защищенности и уверенности, когда точно знаешь, что Араэден всегда рядом. И если существует любовь, что рождается из страха и ненависти, то моя была именно такой — мрачной как гранитные горы Готмира, несокрушимой как скалы, что способны выдержать даже самую сильную из бурь, и неизменной как сама жизнь, что всегда нуждается в защите. Моей несокрушимой защитой всегда был кесарь. А я, похоже, всегда была его жизнью.

— Скорее надеждой, — кесарь обнял меня, заглянул в мои глаза и хрипло спросил: — «Любовь, что рождается из страха и ненависти»?

Судорожно вздохнув, встретила его взгляд и честно ответила:

— Страх остаться без тебя, ненависть к самой себе за эту слабость.

Он улыбнулся, с болью которую даже не стал скрывать, а я глядя в его ледяные глаза, призналась в том, в чем не хотелось признаваться даже самой себе:

— Я не знаю, как жить без тебя, — прошептала, с трудом сдерживая слезы. — Я, несомненно, справлюсь, со всеми и всем, я переживу даже Акъяра и его власть надо мной, кратковременную власть, тут ты прав, ведь я сильнее, и ты научил никогда не сдаваться, но, мой кесарь, проблема в том, что я не хочу жить без тебя. Не хочу. Не хочу просыпаться, и знать, что тебя нет… Не хочу смотреть в небо Сатарэна, и видеть, что даже в нем светят два светила, а я совершенно одна. Ты мне нужен… хотя бы для ненависти.

Кесарь усмехнулся и хрипло произнес:

— Оригинальное признание в чувствах, нежная моя.

— Какие чувства, такое и признание! — парировала я.

Усмешка стала улыбкой с оттенком горечи.

Я мрачно добавила:

— И у меня нет желания спать с Акъяром. Пусть даже временно.

Кесарь, прекратив улыбаться, вдруг холодно спросил:

— А со мной?

Опустив взгляд, я несколько секунд смотрела на его мокрую после моих объятий рубашку, затем посмотрела в глаза супруга и тихо ответила:

— Я не хочу быть игрушкой. Женой, императрицей, союзником, той кто никогда не предаст и не ударит в спину… скорее кинжал из спины вытащит в очередной раз, но не игрушкой.

Скривившись, Араэден поинтересовался:

— Когда ты прекратишь напоминать мне о том злосчастном кинжале, нежная моя?

— Даже не знаю, мой кесарь, вероятно, когда вы прекратите увлекаться излишней жертвенностью, которая вам в принципе не свойственна по идее!

Ледяные глаза медленно прищурились.

Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга.

— Семейная жизнь предполагает интимные отношения, нежная моя, — вкрадчиво сообщил кесарь.

— Я не понимаю, — откровенно возмутилась, — это что, краеугольный камень вашего принятия решения «жить или не жить»?

Глаза сидящего напротив меня мужчины прищурились еще сильнее. Лед, о в них было безумное количество льда, который едва ли когда-то растает в принципе, как мне казалось… но я упустила то мгновение, когда лед превратился в пламя! Рывок и прикосновение к моим губам, не отстраненное и умелое, как было когда-то в Праере, о нет, кесарь отшвырнул прочь весь свой опыт, не лаская расчетливо и взвешенно, а сжигая без жалости, сдержанности и барьеров. Я вскрикнула, инстинктивно дернувшись, и пламя превратилось в яростный огонь, сжигая все на своем пути — мое сопротивление, одежду, холод каменного пола, на котором я оказалась. Оно все еще существовало какой-то краткий миг, а потом исчезло, растворившись в обжигающих поцелуях, сильных прикосновениях, срывающемся дыхании и чувстве собственной хрупкости и слабости в руках кесаря.