Свет Черной Звезды

Я замерла, еще до конца не понимая, что происходит, и широко распахнутыми от потрясения глазами глядя на кесаря, который навис надо мной, удерживая вес собственного тела на вытянутых руках.

И в этот миг удар нанесли повторно!

Ощутила его и содрогнувшимся подо мной каменным полом, и увидела трещиной, зазмеившейся по стене башни.

— Акъяр? — выдохнула встревожено.

— Или Динар, — хрипло ответил Араэден.

И посмотрел на меня. Сотня дохлых гоблинов, мне не хотелось, чтобы он останавливался. Не хотелось, чтобы все это прекращалось. Мне слишком хорошо было в этом состоянии безумного омута нежности, что дарил кесарь, чтобы думать о чем-то еще.

Но реальность, будь она проклята.

— Что значит «или Динар»? — пытаясь отдышаться, спросила я.

Он не ответил. Закрыл глаза на миг, пытаясь сдержаться, затем вновь посмотрел на меня и предупредил:

— Будет больно.

— А когда оно было легко? – раздраженно спросила я.

Кесарь посмотрел на меня так, что сходу стало ясно — боль это в принципе последнее, что он хотел бы мне причинить. Но есть наши желания, а есть реальность, и я прямо спросила:

— Ты еще не забрал у меня защиту этого мира, да? То есть ты все еще смертный?

Он промолчал.

Судорожно выдохнув, посмотрела в его нечеловеческие ледяные глаза, и честно призналась:

— Я могу тебя любить или ненавидеть, но только ты моя каменная стена, и ты же единственная защита.

Сжал зубы, на скулах дернулись желваки.

Я подняла руки, прикоснулась к его лицу, и прошептала:

— Мой кесарь, давай откровенно, тебе в гораздо большей степени подходит роль неубиваемого монстра!

Усмехнулся, глядя на меня с бесконечной нежностью, наклонился и прикоснулся к моим губам.

Боль… ну, богинями не рождаются, ими становятся путем страданий и боли, собственно обратный путь перерождения в нормальную императрицу тоже был не прост… И вообще становиться женщиной мне понравилось больше… дохлый гоблин, надеюсь меня впереди не ждет ничего вроде превращения из женщины обратно в девушку?

— Нежная моя, иногда твои рассуждения ставят меня в тупик, — прошептал кесарь, нежно целуя и пытаясь забрать мою боль.

— Араэден, будем откровенны, ты вообще меня из тупика всем своим существованием не выпускаешь!- прошипела, стараясь сдержать стон, потому что боль была адской.

Легкое прикосновение к губам, и он поднялся, попутно преобразуя перину на которой мы предавались не самым целомудренным вещам в кровать, а декор стен, попытался изменить на что-то более приятное, но…

— Оставь, мне все нравится, — повернувшись на бок и сжавшись, попросила я.

Он остановился, напряженно и с явной тревогой глядя на меня, я же с некоторым отрешенным интересом наблюдала за тем, как на безупречном теле императора Эрадараса словно из серебряных искорок формируется одежда.

— Правда, нравится, — попыталась слабо улыбнуться, и мстительно добавила: — К тому же мир давно принадлежит мне, иди и спасай его уже, наконец!

Араэден укоризненно посмотрел на меня, наклонился, поцеловал, поправил мои волосы, убирая влажные пряди с лица, и исчез в портале, оглянувшись, раз десять напоследок.

А я осталась дышать, очень маленькими вдохами и очень осторожно, как-то странно, непривычно и в целом некомфортно ощущая свою наготу под одеялом.

«Мир принадлежит мне».

Снова, снова и снова…

Я прочитывала каждую запись, с низу, там, где почерк был еще неуверенным, и до верху, где тот, кого сделали монстром, выводил каждый символ уверенной сильной рукой. И я пыталась думать об этом, а не о Динаре, но мысли вновь и вновь соскальзывали на рыжего полуорка, которого кесарь, так же как и меня, научил никогда не сдаваться. И с одной стороны это было правильно, а с другой… шенге доверял Динару. Я знала это. Папа бы не доверился Адрасу, или любому другому темному, но Динару он доверял. А значит, вероятнее всего Динар знал, что кесарь уязвим в данный момент. Знал и нанес удар.

И это… с одной стороны было логично и правильно, а с другой…

«- Утыррка идти к Ледяной свет?

— Утыррка знать, что Ледяной свет любить умирать, время от времени».

И последовавший вопрос шенге:

«Утыррка хотеть, чтобы Ледяной Свет жить?»

Папа знал.

Знал о том, что сделал для меня кесарь, вытащив из объятий смерти. Знал о том, что Динар этим воспользуется.

И, боюсь, в отличие от Динара, папа отчетливо знал, что я не оставлю кесаря умирать. Просто не смогу. Если бы в моей жизни не было шенге, не было той доброты и понимания, которым он научил, я бы… я бы поступила иначе, а так…

«Я у тебя очень плохая дочь, прости».

Внезапно поняла, что, обернись я в тот момент — увидела бы его улыбку. Улыбку отца, который понял, что научил дочь поступать правильно.

«Утыррка слушать свое сердце» — я услышала. И поступила не так как должна была, не так как было бы логично, и не так как политик. Я поступила правильно…