Свет чужих фонарей

На следующий день Нина, выблевав предварительно все содержимое желудка, плакала, сидя на кухне напротив Пашки и отчаянно пытаясь взять его руки в свои – как будто имела на это право!

– Пашенька, прости меня, – всхлипывала мать, в очередной раз произнеся слово, которое давно потеряло малейший вес ввиду бесконечного бесконтрольного использования. – Мне так тяжело на душе, каждую минутку, и утром, и вечером, я так перед всеми вами виновата. Когда выпью – полегче. Но я больше не буду, обещаю!

Она от него что хочет? Чтобы Пашка, растрогавшись, пожалел наконец мать, дал ей свои руки, может, даже обнял? И они дружно втроем пошли в светлое будущее рука об руку, будущее без папы? Нет уж. Никакое это будущее больше не светлое, и все из-за нее – выгнавшей отца ночью на трассу. Пусть теперь мучается, сама виновата.

– Да делай, что хочешь. Папу-то не вернешь, – выплюнул жесткие слова в осунувшееся бледное лицо матери Пашка. Мать отшатнулась. Понурилась. И действительно вняла совету и стала делать то, что хотела – пить алкоголь, притупляющий все ее горькие тяжкие чувства.

Сначала она пила только вино и всего один – два раза в неделю. Потом стала покупать коньяк, а через какое-то время – водку. Количество трезвых дней постепенно уменьшалось, а пьяных – увеличивалось. Напившись, мать неизменно плакала и просила прощения, уже непонятно, за что конкретно – за папу или за свое неподобающее для матери поведение.

Чувство боли от потери вкупе с чувством вины и ненавистью собственного сына оказались для Нины неподъемной ношей, железобетонной плитой, упавшей на нее с высоты десятиэтажного дома и припечатавшей к асфальту.

Нину уволили с работы. Ей назначили пенсию по потере кормильца на обоих детей, но оказалось, что этого совершенно недостаточно, чтобы прожить семье из трех человек – особенно если один из них тратит деньги на выпивку. Где-то через год после гибели папы Пашка, обнаружив однажды дома абсолютно пустой холодильник, не очень вменяемую маму и полное отсутствие денег, понял, что он теперь в семье главный, и, если он не возьмет на себя материальное обеспечение, скоро им всем хана. Он по-тихому забрал у матери банковскую карту, на которую приходила пенсия, и устроился мыть полы в многоэтажку. Мать не стала требовать свою карту обратно, лишь иногда, если у нее кончались свои деньги, которые она получала, время от времени подрабатывая поломойкой в магазинах, подходила к Пашке и с обычным своим виноватым видом тихим голосом просила дать ей немного денег. Пашка брезгливо отворачивался, видеть мать с протянутой рукой было невыносимо противно, но денег обычно давал, если они у него были.

***

Пока Ванька не проснулся, Пашка заглянул в комнату матери – уж не ушла ли она снова ночью из дома? Нет, не ушла, она спала у себя на диване, в комнате у нее ничем не пахло – значит, вечером она была трезвая и полдня до этого отсутствовала не по причине пьянки в сомнительной компании, а где-то работая. Тонкий блаженный голосок в Пашкиной голове попытался обрадоваться тому, что мать позавчера не ушла в запой и, возможно, это была просто разовая выпивка, но Пашка зло на него цикнул. Какая разница, был это запой или нет, будет мать трезвой еще несколько дней или уже сегодня вечером будет сидеть с бутылкой в обнимку – рано или поздно она все равно сорвется, всегда срывалась, надеяться, что она вдруг станет образцовой мамочкой и все разом наладиться, было глупо и даже опасно. Чем больше неоправданных надежд, тем больнее потом их лишаться.

Пашка прошел на кухню и, посмотрев в кастрюлю с макаронами, несколько секунд подумал над тем, не перекусить ли перед школой. Завтрак у девятиклассников был только после четвертого урока, и, если дома перед школой не поесть, уже к третьему уроку желудок будет болеть от голода нещадно. Но холодные слипшиеся сухие макароны выглядели настолько неаппетитно, что Пашка не смог себя заставить их съесть. Вместо этого он вскипятил чайник и попил пустого чая.

Затем пришло время будить Ваню. Мальчик встал как всегда неохотно, но быстро – знал, что с братом спорить бесполезно. Ване есть дома было не нужно, так как в садике его ждал нормальный завтрак.

Проходя мимо маминой комнаты в прихожую, Ваня дернулся зайти к матери, но Пашка схватил его за руку и не позволил это сделать.

– Спит она, не ходи, нам идти пора.

– Ну я же только одну секундочку посмотрю, – жалобно попросил Ваня, вырываясь из Пашиных рук. – Вдруг она опять уйдет, и я ее вечером не увижу?

– Ладно, одну секундочку только, – сдался Пашка.

Ваня вбежал в комнату и встал у маминого дивана, прямо над спящей на спине женщиной. Она тихонько посапывала и даже не пошевелилась. Тогда Ваня наклонился и поцеловал маму в щеку. Мать открыла глаза и улыбнулась сыну.

– С добрым утром, мамочка, – прошептал Ваня.

– С добрым утром, солнышко.

– Я пошел в садик!

– Хорошо.

– Ваня, нам пора! – Пашка стоял на пороге комнаты. У него не было никакого желания ни входить, ни смотреть на это воркование. Не хватало еще, чтобы мать что-то пообещала Ваньке, обещания она выполнять не умела.