Свет чужого солнца

— Ты сама говоришь как проститутка!

— Почему?

Вопрос, заданный гневным, обвиняющим тоном, потряс его. Дахар вдруг осознал, что рассуждать о сексуальном поведении человека для Эйрис — то же самое, что изучать его анатомию. И если он сумел забыть все, что раньше знал о медицине, то сумеет забыть и все, что знал о сексе. Она хотела говорить обо всем откровенно, хотела, чтобы ее друг принял свободу секса, как принял предложенную гедами свободу духа.

Дахар вдруг почувствовал себя униженным, ибо понял, что был в ее представлении гибче, способнее, дальновиднее, чем на самом деле.

— Пропусти меня.

— Нет. Пожалуйста, Эйрис, не уходи.

Она услышала в его голосе что-то новое. Они долго стояли неподвижно, едва различая друг друга в темноте. Наконец она снова заговорила, и голос ее стал теплее и нежнее.

— Я хотела тебя. В Делизии мы говорим об этом откровенно. Но я… больше не делизийка. А ты больше не джелиец. И после той, первой ночи… Я хочу уйти. Дай мне выйти.

— Почему ты меня не боишься? — вырвалось у Дахара.

— Я боюсь.

Это противоречило всякой логике. Сбитый с толку, Дахар нажал на оранжевый круг. Эйрис сидела, зажав в кулаке искалеченный большой палец.

Вспыхнувший свет застиг ее врасплох. Она подняла голову. Слезы застилали ее глаза.

Дахар опустился на колени рядом с ее парящим креслом, Эйрис повернулась и обняла его за шею. Он ощутил упругость ее груди, прижавшейся к его груди, а ее рука оказалась на его уже упругом члене.

Так вели себя проститутки. Так же она вела себя со своими солдатами-делизийцами… Дахар отогнал мучительный образ прочь. Здесь не Делизия — Эр-Фроу. Измученный и опустошенный, бывший легионер все же нашел тогда верные слова. Но в ту, первую ночь, и сейчас навязчивая картина продолжала стоять перед его мысленным взором.

Эйрис то ли засмеялась, то ли всхлипнула и попыталась оттолкнуть его.

— Опомнись, жрец! Если мы станем любовниками, я навсегда останусь для тебя проституткой, а если нет, то рисковой бабенкой.

Он не совсем понял, что означают последние слова делизийского жаргона, но неожиданное желание захлестнуло его. Желание, и нежность, и жгучая страсть. И все вместе не шло ни в какое сравнение с физическим влечением.

Дахар потерял способность анализировать, он только вспомнил, что так же, как сейчас, в порыве желания, Эйрис отважно и в то же время нежно работала с приборами. В нетерпеливом стремлении познать сладость науки она словно ласкала все эти провода и батареи…

— Я никогда не любил просто женщину, не проститутку, — преувеличенно грубо сказал он. — Тебе будет больно. Тебе было больно в прошлый раз?

Эйрис покачала головой.

— Все было хорошо. Я ведь сама этого хотела.

Этого он тоже не понимал. Отогнав прочь призрак Келовара, Дахар поднял ее с кресла и перенес на подушки, в беспорядке разбросанные по полу.

48

Люди уходили в Стену и пропадали.

Деревья в Эр-Фроу стояли пыльные и неподвижные. Из-под купола больше не капал дождь. Не цвели цветы. Колючий кустарник, менее прихотливый, чем цветковые, не погиб, но потемнел и стал податливым. Острые сухие травинки торчали, словно частокол лезвий.

Кожная болезнь, с каждым днем поражавшая все новых и новых жителей Эр-Фроу, вызвала панику. Раньше люди ходили на занятия и потому знали, что все хвори — от бактерий. Они невидимы невооруженным глазом, а значит, их напускают злобные духи, обитавшие на Острове Мертвых. Но духи играли такую ничтожную роль в повседневной жизни Кома, что и джелийцы, и делизийцы склонны были относиться к ним не с мистическим ужасом, а со скептицизмом и злобой. Но грязевые повязки, целебные мази и прочие жреческие снадобья, тайком продаваемые джелийскими горожанами делизийским торговцам, не прекращали зуд.

* * *

Группа джелийцев остановилась на врофовой дорожке. Впереди стояла девушка, все еще сжимавшая в руках флейту, символ своей профессии.

Остальные подталкивали ее вперед, избегая, впрочем, касаться ее платья.

Сделав несколько неуверенных шагов, девушка поворачивалась и жалобно смотрела на толпу. На бледном лице ярко выделялись красные расцарапанные пятна.

— Отправляйся к гедам, — беззлобно, но настойчиво говорил кто-то. — В пустом доме всегда кто-нибудь есть.

— Но это же рядом с джелийцами!

— Там геды.

— Оставьте меня! Отпустите! Ахмет, защити! Мы с тобой столько живем вместе!

Ахмет уставился в землю и ничего не ответил. На шее горожанина пульсировала жилка.

— А ну, живо вперед! — внезапно закричал какой-то потный коротышка. — Ты меня чуть не заразила! Вчера обедал рядом с тобой! Если я за… — Он оборвал себя на полуслове.

Девушка по-прежнему не двигалась с места.

— Я не пойду. Не пойду!

По толпе пробежал ропот. Коротышка нагнулся и подобрал камень. Он сделал шаг вперед, но потом снова принялся уговаривать девушку:

— Иди по-хорошему…

Флейтистка стояла как вкопанная. Человек сделал еще один шаг. Девушка вскрикнула, повернулась и бросилась бежать к заброшенному дому.

В толпе воцарилась тишина. Потом солдат, который стоял поодаль, вдруг произнес:

— Провожу-ка ее. Как раз там эти подонки напали на женщину Келовара.