Свет далекой звезды

Когда они ушли, Ольга позвонила на кафедру и попросила у Миши разрешения пропустить заседание. Тот, конечно, разрешил — знал, что без особой причины она бы отпрашиваться не стала.

— Давай поедим, — предложила она дочке, когда они убрали осколки зеркала и помыли руки, — а потом пойдем к тебе в комнату, и там ты мне все расскажешь. А то у меня кишки марш играют. Шесть часов у доски кого хочешь доканают.

— Ну, поделишься с матерью? — спросила Ольга, когда они расположились на ковре в своей любимой позе — носом к носу. — Или будешь переживать молча? Страсти, я вижу, тут разгорелись нешуточные.

И Лена рассказала. Со всеми подробностями.

Ольга молча выслушала ее, потом перевернулась на спину и долго глядела на люстру, подаренную им Отаром много лет назад.

— И что ты намерена делать? — наконец, спросила она. — Как у вас с Димой будет дальше? Ты же понимаешь, что эта история будет иметь продолжение?

— Понимаю, — вздохнула Лена. — Самое ужасное, что я вообще не представляю, как нужно вести себя в такой ситуации. Мама, ты должна мне все рассказать.

— Что рассказать?

— Все. Как у вас с папой было в первый раз. Мне это очень нужно.

О боже! — смятенно подумала Ольга. — Дожилась. Родная дочь требует рассказать, с чего началась ее жизнь.

— Леночка! — попробовала она увильнуть от предстоящего. — Я же тебе давным-давно все объяснила. И у тебя книжки такие есть — там обо всем написано в подробностях. И по телевизору… все эти ночные фильмы. Ты же все это видела на экране.

— Мамочка, там одна механика. С этим мне все ясно. А в фильмах — одни движения и никакого выражения. У них же нет лиц. То есть, лица есть, но они пустые. Никаких чувств, никаких эмоций. Никакого отношения к происходящему. Как будто это не живые люди, а роботы.

— А ты чего хочешь?

— Я хочу, чтобы ты рассказала все с самого начала. С того момента, как он тебя привез на "Золотой рыбке" на тот ваш пляж.

— И зачем тебе это нужно?

— Значит нужно, раз спрашиваю. Ну что здесь такого? Какие-то вы взрослые все… зажатые. Ведь это и меня касается.

— Да уж! — засмеялась Ольга. — Тебя это касается самым непосредственным образом.

— Ну вот. Я хочу знать, как все происходило. Что он говорил. Какие чувства ты испытывала. Все-все. Если, конечно, помнишь.

Их первая близость — самая большая драгоценность в сокровищнице ее памяти. Редко-редко в минуты нестерпимого одиночества она извлекала ее оттуда. Комната распахивалась, наполнялась солнечным светом, запахом сосен и моря, криками чаек. И над ней склонялось его божественное лицо.

Помнит ли она? Господи, еще бы! Каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение.

Все, как вчера.

Нет, час назад.

Да только что!

— Забудь все, — сказал он, аккуратно укладывая ее на обе лопатки. — Во всем мире остались только ты и я.

— Посмотри на меня, — сказал он, отнимая ее ладошки от лица. — Не надо бояться. Не надо прятаться — это уже бесполезно.

И новый обжигающий поцелуй лишил ее последних остатков самообладания.

— Обними меня, — велел он. — Прижмись ко мне покрепче. Вот так. Привыкни ко мне.

Ну что − уже не страшно?

Прости, Оленька. Сейчас немножко больно сделаю.

Немножко! Ох, ничего себе немножко! Как вскрикнула, как затрепетала она в его железных объятьях.

Как осыпал он поцелуями ее лицо!

Какие чувства она испытывала? О, целую гамму чувств — счастье, страх, стыд, боль, полное самозабвение.

И все затоплено такой… такой любовью!

Всепоглощающей.

Этот человек с бесконечно милым лицом, с его небесными глазами, глядевшими ей прямо в душу, в те мгновения стал для нее центром Вселенной. Она забыла все: свой дом, отца с матерью, Юльку, всех друзей и подруг — она забыла самое себя.

Он стал для нее и небом, и солнцем, и звездами, самим воздухом, которым она дышала. Ее настоящим и прошлым, и будущим. Ее жизнью и смертью.

Как расскажешь об этом? Девочка ждет. Какое у нее странное выражение лица: испуганное, соболезнующее? Что она прочла в ее глазах?

— Мамочка, — сочувственно сказала Лена. — Не надо. Если не можешь, не рассказывай. Я у Танечки Окуневой спрошу — у нее с Боречкой Плетневым недавно все было. Она мне обещала рассказать в подробностях.

Танечка Окунева. Девочка с косичками и белым бантом. Да что они там все… с ума посходили — в своей школе? Куда торопятся?

— Не надо Танечку. Я сама тебе расскажу. Но ты ответь: у вас что — непорочность, целомудрие, чистота уже никакой ценности не имеют?

— Я тебя не понимаю. А что здесь грязного? Они давно любят друг в друга — почему им нельзя?

— Ну, в наше время… это считалось позором. В школе. Да и после… если до свадьбы — не приветствовалось.

— Вот-вот! Из-за вашего ханжества и погибли сразу три человека — Лизонька, ее парень и их малыш. Ведь их, по сути, затравили! А за что? Что они кому плохого сделали? У меня до сих пор сердце разрывается от жалости, как их вспомню. Мама, почему люди так плохо к этому относятся?

— Не знаю, Лена. Традиция, наверно. И церковь считает это грехом. Если до венчания.