Свет Дивояра

— Я столько лет, как каторжный, собираю эти кристаллы! — горячо говорил князь, — И конца этому не видать! Я ничего более не делаю, как только собираю кристаллы! И я хочу знать, кому я служу?! Кто повинен в том, что эти опасные осколки разлетелись по множеству миров, что они приносят зло и несчастье, что из-за них гибнут целые миры — такие, как этот! Ты не видел каких чудовищ порождает иной такой кристалл?! Так знай, что никто из нас до самой смерти не сможет остановиться в этих поисках, пока не соберёт все. Я хочу знать, что за тварь такая была эта Эйчвариана, что по своему жестокому капризу заставила Гедрикса разбить Живой Кристалл! О, если бы я мог быть там, я бы не пошёл у неё на поводу, а сразу убил бы её своим мечом, чтобы на веки вечные угодила она в лимб, на самое дно его, и сгинула там в вечных мучениях! Пусть её душа горит там неугасимым огнем, если у неё вообще есть душа! Скажи мне, Румистэль, где искать воссоединения с памятью Гедрикса? Где это место?

Поражённый этой прорвавшейся душевной болью Финиста, Лён вдруг почувствовал всё то, что до сего момента было от него скрыто: потомки Гедрикса расплачиваются за его ошибку своей жизнью, заключённой в рабство цели! Вечный поиск, и нет надежды увидеть исход! И сам он тоже невольник этой кармы! И для чего? Только ради химеры воссоздать для Алариха снова тот мир, который был разрушен? Но ведь Алариху это уже не нужно, его душа с душой Гранитэли освободилась и сейчас находится в Сумраке, переживая свою призрачную жизнь, как реальную! Безумец был Гедрикс, когда написал каждому из трёх своих потомков-магов завещание и требовал собрать все кристаллы до единого!

— Нет, нет такого места, — пробормотал он, растерявшись и оглядываясь на тёмный вход пещеры, всей душой желая прервать этот разговор — войти, заняться приготовлением к ночлегу, посидеть у костерка (ах, впрочем, чёрт с ним, с этим костерком — тут только огня недоставало!).

— Это вообще не место, — продолжал он, — Это…

И он невольно бросил взгляд на Перстень.

— Это Гранитэль! — всё вдруг понял Финист, — Перстень отправил тебя в это путешествие в прошлое?!

— Нет, нет, я не знаю, как это было! — защищался Лён. — Это не прошлое! Это…

Он в замешательстве замолк, потому что сам не знал как именно объяснить это погружение в личность предка. Только эльфы знают как это устроено. Или эльфийские кристаллы…

— Довольно, — вдруг протянул перед собой ладонь Финист, как будто запрещая говорить далее. Он словно что-то понял, вмиг охладел, пришёл в себя и обрёл самообладание. Может, потому, что узнал: путь к Гедриксу у него на пальце.

— Темно уже, — деловито заметил он, оглядываясь вокруг.

На самом деле было вовсе не так темно: небо над горами озарялось вспышками, летали огненные шары, вспыхивали и шипели гейзеры. Мутно-багровое небо лишь немного потемнело да облака стали более черны. Но среди камней поселилась тьма, и земля едва различима под ногами.

— Давай, Румистэль, устраиваться на ночь, — предложил Финист, снимая шлем с высоким гребнем и пригибая голову, чтобы пройти в пещеру, ибо вход был низок для рослого сына Саламандры. — Здесь действительно водятся помимо ящериц такие гадкие твари, которые питаются отнюдь не мхом! А завтра посветлу отыщем кристалл, ибо мой меч говорит мне, что он неподалёку. На этот раз мы справимся быстро.

Дивоярец обрадовался тому, что опасный разговор закончился, тоже снял шлем и поспешил войти в пещеру следом за собратом. Внутри была сплошная тьма, и оба потомка Гедрикса, повелевающие стихиям, одновременно выбросили в воздух огни, чтобы осветить небольшую пещеру, где думали заночевать.

— А-ааа-ааа! — раздался дикий вопль и заметался под сводами пещеры.

Глава 19

В первый момент Лён ничего не понял — слишком резок оказался переход от темноты снаружи к яркому свету от огней, которые они с Финистом зажгли вместе. Наверно, это получилось не нарочно, но теперь яркий свет озарял всю внутренность пещеры, безжалостно обнажая страшную картину.

К дальней стене судорожно отползал жутко изуродованный человек. Поначалу даже сложно было в нем признать человеческое существо — столько было на нем шрамов, ожогов, ран. На теле, едва прикрытом лохмотьями, не было здорового участка — старые и новые язвы, рубцы, волдыри. Голова совершенно лысая, покрыта струпьями. Руки и ступни ног в каких-то не то грязных бинтах, не то самодельных обмотках. Человек отползал прочь от входа, загораживая лицо ладонью, поверх которой смотрели совершенно безумные глаза — без ресниц. Весь грязный, тощий, вымазанный сажей, он являл собой ужасное зрелище.

— Нет, нет, нет, нет… — бормотал он сорванным, хриплым голосом и отползал, в безумном ужасе глядя на двоих вошедших людей.

Финист и Лён переглянулись, не зная, что и думать — откуда здесь, в этом гиблом месте, человек? И что же пришлось вытерпеть этому несчастному, если он пришёл в такое состояние? Чем питался всё это время — а, судя по количеству ожогов, он провел тут не один день.